Краткая биография михаила шейна. Легендарные защитники Смоленска: воевода Михаил Шеин

Главнокомандующий русской армией в Смоленской войне 1632-1634 годов.

Михаил Шеин родился 14 декабря 1579 года в городе Москва. Происходил из древнего рода дворян Шеиных, упоминания о которых встречаются в летописях, начиная с XIV века.

Свой путь к вершинам придворной иерархии воевода Шеин начал в качестве оруженосца при царе Борисе Годунове во время его Серпуховского похода против полчищ татарского хана Газы-Гирея. Свое положение упрочил женитьбой на дочери одного из ближайших родственников царя - Марии Годуновой. Породнившись, таким образом, с самодержцем, круто пошел вверх по карьерной лестнице, и вскоре получил весьма почетную по тем временам должность чашника, то есть чиновника, ведавшего винными погребами государя.

От бочек с заморскими винами молодого дворянина Михаила Шеина оторвали военные действия, развернувшиеся в связи с нашествием в 1604 году польско-литовских войск и появлением в пределах России самозванца Лжедмитрия I. Участвуя в битве под Новгородом-Северским покрыл себя славой, избавив от неминуемой гибели командующего русскими войсками князя Федора Мстиславовича. За этот подвиг государь пожаловал ему боярство и поставил главным воеводой отбитого у неприятеля города.

Последующие же события разворачивались таким образом, что ввиду смерти Бориса Годунова и массового перехода значительного числа жителей соседних городов и сел на сторону Лжедмитрия I Шеин также был вынужден присягнуть самозванцу, и лишь скорое падение последнего избавило его от этой вынужденной клятвы.

Весьма заметную роль сыграл воевода Шеин и в подавлении восстания Ивана Болотникова, вспыхнувшего в период царствования Ивана Шуйского. В составе войск, посланных на усмирение бунтовщика, оставлявшего на пути следования своих полчищ лишь кровь и разрушения, он участвовал во всех главных сражениях той кампании. Довелось ему воевать и под Ельцом, и на реке Пахре, и у стен Московского Кремля, где он возглавлял полк смоленских дворян.

Когда в 1607 году возникла угроза захвата Смоленска войсками польского короля Сигизмунда, то указом царя главой города назначен воевода Шеин. Оборона Смоленска представляла собой важнейшую стратегическую задачу, так как лежал на пути неприятеля к Москве. В связи с этим на воеводу ложилась большая ответственность.

В ожидании подхода неприятеля, который, по имевшимся данным, ожидался у стен города в начале сентября 1609 года, воевода Шеин провел обширные подготовительные работы, направленные на укрепление города. В частности, по его приказу была надстроена крепостная стена, возведенная еще при Борисе Годунове, а также создано несколько дополнительных внутренних защитных линий.

Чтобы лишить противника возможности воспользоваться для своего размещения Заднепровским посадом, все его постройки пришлось сжечь, а жителей более 600 дворов разместить внутри крепости. В первых числах октября к Смоленску подступила армия Сигизмунда, насчитывавшая 12,5 тыс. человек. Им противостояло 5,5 тыс. защитников города. Началась беспримерная по своему героизму оборона города, продолжавшаяся 20 месяцев.

В частности, речь идет о так называемой подземной войне, развернувшейся у стен города, когда прорытые под стенами крепости минные галереи раскрывались и подрывались, нанося полякам немалые потери. Вошло в историю и отражение многочисленных штурмов, предпринимавшихся осаждавшими войсками. В них также была использована новая по тем временам тактика, которую разработал воевода Шеин.

Оборона Смоленска, тем не менее, с каждым месяцем представляла собой все более сложную задачу, поскольку извне помощь осажденные не получали, а собственные ресурсы подходили к концу. В результате весной 1611 года, когда из 5,5 тыс. защитников крепости в живых оставалось лишь 200 человек, поляки овладели городом.

Часть жителей, спасаясь от врагов, заперлась в главном городском храме Мономаховом соборе, и погибла в результате взрыва находившегося под ним порохового погреба. Самого же воеводу Шеина поляки захватили в плен и отправили в Польшу, где провел в заточении восемь лет, вплоть до заключения Деулинского перемирия, одним из условий которого являлся обмен пленными. В числе вернувшихся на Родину оказался и воевода Шеин.

В Москве воевода Шеин пользовался всеобщим уважением и расположением самого царя Михаила Федоровича. Ему поручили руководить сыскным приказом, но воевода всей душой рвался в войска, и в 1632 году, когда срок Деулинского перемирия истек, направлен государем на освобождение столь памятного ему Смоленска. Несмотря на то, что под его командованием находилось войско, намного превосходившее по численности силы защитников крепости, эта задача оказалась для воеводы невыполнимой. Исследователи, занимавшиеся изучением этого драматического эпизода российской истории, выдвигают несколько версий.

По мнению многих из них, причиной неудачи стала преступная нерасторопность военных чиновников, отвечавших за подвоз к осажденному Смоленску мощных стенобитных орудий, с помощью которых осаждающие могли бы проникнуть в город. Другие указывают на постоянное вмешательство в ход военных действий малокомпетентного в этой области царя Михаила Федоровича и на допущенные им ошибки. Есть и сторонники версии, согласно которой, вина во многом лежит на самом воеводе Шеине.

Так или иначе, но момент, благоприятный для освобождения города, был упущен, и подошедшая вскоре к городу многотысячная армия Сигизмунда III вынудила осаждавших просить у него перемирия. Оно было получено и позволило Шеину и вверенным ему войскам уйти от стен Смоленска, но на унизительных для них условиях.

В Москве побежденного воеводу ожидал более чем холодный прием. Вся вина за военную неудачу возложили на него. Кроме того, вчерашнему любимцу царя предъявили обвинение в государственной измене, основанное на слухах о том, что якобы, находясь в польском плену, присягнул на верность королю Сигизмунду III.

Так или иначе, но созванная в срочном порядке боярская комиссия приговорила его к смерти. Весть о том, что воевода Шеин осужден за поражение, понесенное им под стенами Смоленска, была воспринята тогдашним обществом крайне неоднозначно. Многие из числа ратных людей, воевавших прежде под командованием Шеина, откровенно возмущались и грозились навсегда уйти из войска, но были и такие, что с трудом сдерживали злорадство. Возможно, что именно жертвой их интриг и пал некогда почитаемый всеми воевода Шеин.

3.4. У СТЕН СМОЛЕНСКА. МИХАИЛ БОРИСОВИЧ ШЕИН

Сигизмунд . Вторжение польско-литовских войск в Россию началось с похода Сигизмунда III на Смоленск в конце августа 1609 г. Предшествующие четыре года (с сентября 1604 г.) тысячи литовских и польских подданных с оружием в руках участвовали в русской Смуте, но Речь Посполитая военных действий против Московского государства не вела. Подобная сдержанность была вызвана отнюдь не желанием короля Сигизмунда соблюдать мирные соглашения с Россией. Трудно найти более убежденного врага православия, чем ученик иезуитов, желавший распространить власть Римско-католической церкви на всю Восточную Европу. Задержка с нападением была вызвана нежеланием Сената и большинства шляхты начинать войну, не завершив войны со Швецией, затеянной из-за династических притязаний короля. В 1606 г. часть шляхты выступила против короля (Сандомирский рокош); гетман Жолкевский разбил рокошан под Гузовым (1607), но окончательно всё успокоилось к 1609 г. В том же году царь Василий дал Сигизмунду предлог для агрессии, заключив со шведским королем договор о союзе и пригласив в Россию шведских наёмников. Сигизмунду оставалось убедить Сенат и получить нужные для похода деньги.

Рокош научил Сигизмунда быть осторожным с шляхтой. Начал он с обсуждения проекта войны с Россией на местных сеймиках. Шляхта реагировала благосклонно, но участь проекта на большом Сейме была под вопросом - многие магнаты не хотели войны. Когда собрался Сейм, король не решился поставить вопрос о войне, хотя на его стороне были литовский канцлер Лев Сапега и бывший посол в Москве Александр Госевский - знатоки в московских делах. Оба утверждали, что завоевать Московское государство не составит труда. Особенно настаивал Госевский, проведший два года в плену у Шуйского. Он уверял, что многие бояре желают на престол королевича Владислава.

Сигизмунд приказал составить манифест, где изложил причины войны с Россией, и послал к императору и папе римскому. В манифесте он утверждал, что польские короли имеют права на Русь ещё со времен короля Болеслава. Писал об обиде, нанесенной московитами, отнявшими у Литвы смоленские и северские земли, об оскорблениях и убийствах поляков в Москве, причиненных Шуйским, о просьбе многих бояр принять под королевскую руку Московскую державу, принадлежащую ему по праву после прекращения рода великих князей московских. Король выражал опасение, что московитяне могут признать царем обманщика, называющего себя Дмитрием, или отдаться под власть турок и татар. По этим причинам Сигизмунд решил взяться за оружие, тем более что Шуйский нарушил договор и заключил союз с его врагом - королем шведским.

В сборах войска прошло лето 1609 г. Король получал противоречивые советы: Жолкевский советовал начать с завоевания Северской земли, где нет мощных крепостей, Госевский же настаивал идти к Смоленску, откуда к Сконину ушла большая часть ратной силы. Он уверял, что воевода Шеин к королю расположен и сдаст город. Сигизмунду нравился план Госевского: из захваченного Смоленска открывался быстрый и прямой путь на Москву. 13 сентября 1609 г. король подошёл к Смоленску. Он привел с собой 12 тыс. конницы, 5 тыс. пехоты, в том числе 2 тыс. немцев и 500 венгров, а также неизвестное число литовских татар. Вскоре к войску присоединились 10 тыс. запорожцев. Были ещё охотники-добровольцы, приходившие и уходившие по усмотрению, и многочисленные обозные слуги, годные к битве. Всего у Сигизмунда собралось под Смоленском не меньше 30 тыс. человек, а временами доходило до 40 тыс. (на 40 тыс. войска дали из Рима позволение не поститься).

Смоленск перед осадой. Смоленск в 1609 г. представлял первоклассную крепость; укрепления в течение 15 лет (1587-1602) возводил «государев мастер» Фёдор Конь по указанию Годунова. Крепость располагалась на левой стороне Днепра, на возвышенности, пересеченной оврагами. Естественные препятствия были искусно использованы при строительстве крепостной стены, проходящей но высоким гребням оврагов и ровной лентой идущей вдоль Днепра. Стена имела толщину у основания около 5 м и высоту от 13 до 19 м (над оврагами стена была ниже, на ровной местности - выше). Наверху располагалась окаймленная зубцами боевая площадка шириной 4-4,5 м. В стене были устроены ходы сообщения, кладовые боеприпасов, ружейные и пушечные бойницы, а под землей - тайные галереи или «слухи» - на случай подкопов. Стена имела трехъярусную систему боя: подошвенный, средний и верхний, а 38 крепостных башен - четырехъярусную систему боя. Кремль был хорошо вооружен - на стенах и башнях располагались 170 пушек разного калибра.

Много хуже обстояло дело с ратными людьми: доблестные смоленские дворяне служили в войске Скопина или защищали Москву от тушиицев. К началу лета 1609 г. у смоленского воеводы Михаила Борисовича Шеина было всего несколько сотен детей боярских и 500 стрельцов и пушкарей, число, явно недостаточное для удержания города. Между тем Шеин от своих «сходников» (агентов) за недалекой границей получил донесение, что «короля чают под Смоленск к Сиасову дни», т.е. к 9 августа. Надо было срочно готовиться к приходу врага. Здесь молодой боярин оправдал высокий чин воеводы, полученный за воинскую службу. Сын окольничего из старого боярского рода Шейных , Михаил отличился в битве с первым «Дмитрием» под Добрыничами (1605) и был отправлен сеунчем в Москву к царю Борису. Царь пожаловал его чином окольничего. В 1607 г. за храбрость в войне с Болотниковым царь Василий пожаловал его в бояре и назначил воеводой Смоленска. Ротмистр С. Маскевич, участник осады Смоленска, писал о нём: «Воеводою у них был Шеин, воин храбрый, искусный и в делах рыцарских неусыпный».

Шеин собрал со всех поместий Смоленского уезда по шесть человек с сохи , с пищалями и топорами, всего 513 человек , сделал роспись дворянам и посадским людям - кому быть на какой башне и на каких воротах. Стараниями воеводы к осени 1609 г. смоленский гарнизон насчитывал 5,4 тыс. человек - 900 детей боярских, 500 стрельцов и пушкарей, 4000 ратных из посадских и даточных людей. Совсем немного, если учесть, что меньше трети воинов были обучены ратному искусству. Шеин поделил гарнизон на две части: осадную (2 тыс. человек) и вылазную (ок. 3,5 тыс.). Первые должны были защищать стены и башни, вторые - совершать вылазки и служить резервом. Чтобы уберечь от обстрела крепостные ворота, перед ними поставили деревянные срубы, заполненные землей с камнями. Посоветовавшись с посадскими, воевода приказал сжечь посад. Сгорело 6 тыс. домов; их жители ушли в крепость. Туда же съехались семьи дворян, воюющих у Скопина. В крепости скопилось (по разным оценкам) от 40 до 80 тыс. человек.

Перейдя границу, Сигизмунд послал к гражданам Смоленска грамоту, где утверждал, что после смерти царя Фёдора на русском престоле сидят неприродные цари, потому и преследуют русскую землю беды, что многие московские люди тайно били челом ему, Сигизмунду, родичу государей Московских, чтоб он сжалился над истреблением веры христианской и не допустил жен и детей до конечной гибели. По их челобитью король идет с великим войском «не для того, чтобы вас воевать и кровь вашу проливать, а для того, чтобы с помощью Божией... освободить вас от всех ваших врагов... нерушимо утвердить православную русскую веру и даровать вам всем спокойствие и тишину». И вы, смоляне, вышли бы радостно с хлебом-солью и пожелали быть под высокою королевскою рукою. Король же будет содержать вас в свободе и всякой чести. «Если же пренебрежете настоящим Божиим милосердием и нашей королевской милостью, то предадите жен ваших, детей и свои дома на опустошение войску нашему».

На эту грамоту воеводы боярин Михаил Шеин и князь Петр Горчаков, архиепископ Сергий, люди служилые и народ отвечали, что ими «дан обет в храме Пречистой Богоматери, чтобы всем нам за истинную христиан Веру и за святые Божий церкви и за Государя, Царя и Великого князя и за Царское крестное целование умереть, а Литовскому королю и его панам не поклониться». Тогда король собрал совещание, чтобы решить, что делать. Гетман Жолкевский предложил блокировать Смоленск, а королю с войском идти на Москву. Но Сигизмунд не согласился и назначил штурм в ночь на 25 сентября. Было намечено подорвать петардами (минами) восточные и западные ворота и ворваться в крепость. Для штурма выделили немецкую и венгерскую пехоту и лучшие конные хоругви. После подрыва ворот трубачам следовало подать сигнал о начале штурма.

Первый год осады. Вечером 24 польское войско построилось в боевой порядок напротив восточных и западных ворот. Когда стемнело, к ним направились как минёры два знаменитых польских рыцаря, каждый сопровождаемый трубачом. Добрался лишь один минёр - кавалер Мальтийского ордена Бартоломей Новодворский: он добежал до восточных, Авраамиевских, ворот, подложил мину и взорвал ворота. Но трубача не оказалось, и лишь несколько десятков солдат во главе с Новодворским ворвались в крепость. Русские вытеснили их назад, зажгли факелы на стене, и обстреляли выстроенных для атаки ландскнехтов, те отступили. 26 и 27 сентября поляки пытались атаковать северный и западный участки стены, но были с потерями отбиты. Чтобы исключить в дальнейшем подрыв ворот, смоляне завалили их песком и камнями.

Несмотря на неудачи, Сигизмунд продолжал думать о новом штурме. Он приказал строить огромные лестницы, подводить траншеи к стенам крепости и обстреливать их из пушек. Однако толку было мало: легкие пушки поляков не могли разрушить крепостные стены, а предполье простреливала крепостная артиллерия, некоторые пушки стреляли на 800 м и доставали даже до королевской резиденции. Сигизмунду пришлось отказаться от штурма, и с 5 октября перейти к осаде. Он заказал осадные пушки в Риге, а пока приказал начать минную войну путем подкопов. Однако прекрасно оборудованная система слухов позволяла осажденным узнавать, где поляки ведут минную галерею, делать встречный подкоп и уничтожать неприятеля. Шеин приказал также сделать новые слухи. Как пишет участник осады Смоленска, «москвитяне подрывались из крепости под основание стен и либо встречались с нашими, либо подводили мины под наши подкопы, и взорвав их порохом, работы истребляли, а людей заваливали и душили землею».

Подземную войну смоленские минёры выиграли, посрамив европейских мастеров взрывного дела. 16 января 1610 г. они докопались до польской галереи, из полковой пищали уничтожили вражеских минёров и взорвали подкоп. 27 января произошел новый подземный бой. На сей раз смоляне выстрелили ядром со «смрадным» составом (селитра, порох, сера, водка и т.д.). Немногие выжившие поляки бежали в ужасе, подкоп же взорвали. 14 февраля смоляне вновь взорвали подкоп, который вёл французский инженер, погибший во время взрыва. Было немало и вылазок. Их устраивали для доставки воды из Днепра, так как в крепости она была низкого качества. С наступлением холодов главной целью вылазок стала добыча дров. Одна дерзкая вылазка поразила поляков: шестеро смолян среди белого дня переправились на лодке через Днепр, пробрались в польский лагерь, сорвали знамя и возвратились в крепость.

Поляки теряли людей и от нападений на фуражиров. Поначалу крестьяне верили грамоте Сигизмунда, но когда их стали грабить, настроения изменились. Отряды крестьян стали нападать на поляков. Начало этим отрядам положил Михаил Скопин, направивший для их организации 30 служилых людей. В свою очередь стойкость защитников Смоленска, сковавших армию Сигизмунда, позволила Скопину очистить от тушинцев Замосковье, снять осаду с Троицкого монастыря и в марте 1610 г. освободить от осады Москву. Молодой полководец готовился выручить Смоленск, когда его внезапная смерть разрушила все планы. Под началом Дмитрия Шуйского, открыто обвиняемого в отравлении Скопина, армия утратила боеспособность и 24 июня была разбита Жолкевским под Клушино. Для смолян это означало крушение всех надежд на помощь.

17 июля 1610 г. москвичи свергли царя Василия, и власть перешла в руки семи бояр - Семибоярщины, боящихся калужского Вора и «чёрный народ» больше, чем польских завоевателей. Их страхом умело воспользовался гетман Жолкевский, склонивший бояр подписать договор о приглашении на русский престол королевича Владислава. Договор подписали 18 августа; важными его пунктами было принятие Владиславом православия и снятие осады со Смоленска. Между тем под Смоленском Сигизмунд готовился к штурму. В мае в королевский лагерь начали прибывать из Риги орудия крупного калибра, а в июле возобновились земляные работы. Поляки рыли апроши (подступы) в направлении башни рядом с Копытинскими воротами. Смоляне взорвали часть подступов. Все же поляки дошли до подошвы башни, но её основание было сложено из камня. Тогда в ход пустили тяжелые пушки, пробившие бреши в стене и башне. На рассвете 19 июля бреши атаковали ландскнехты - немцы и венгры, но смоляне отбили штурм. 24 июля штурм повторился. Первыми шли ландскнехты, за ними казаки, третьими - спешенные рыцари в блестящих доспехах. Казаков и рыцарей смоляне отсекли огнём, а прорвавшихся в бреши немцев и венгров почти всех перебили. Ещё упорнее был штурм 11 августа, когда осаждающие потеряли свыше тысячи человек.

Стойкость смолян . Самым страшным для смолян были не штурмы, а распространившаяся с лета 1610 г. цинга. Шеин понимал, что помощи ждать неоткуда, но у него ещё сохранялась надежда, что избрание в цари Владислава позволит прекратить осаду. 27 августа Москва присягнула Владиславу, а 11 сентября из Москвы в королевский лагерь выехало посольство во главе с Василием Голицыным и митрополитом Филаретом просить короля отпустить на престол сына. К этому времени Сигизмунд окончательно решил сам занять московский престол. Он потребовал от смолян сдаться через три дня, грозя всех перебить. Ответом стал мощный взрыв: смоляне прорыли подземный ход, подвели мину под батарею осадных пушек и взорвали ее. Пришлось полякам везти новые осадные орудия из Слуцка.

В конце сентября московское посольство прибыло в ставку короля. Послов задержала распутица, и приехали они к шапочному разбору. 21 сентября оставшиеся в Москве бояре, боясь простого народа, тайно впустили в столицу польское войско. При таких козырях король с главными панами сразу дали понять, что намерены приказывать, а не вести переговоры. Паны требовали сдачи Смоленска и не хотели слышать, что город и так достанется Владиславу, когда он станет царём. Не устраивало их и согласие смолян присягнуть Владиславу, но не Сигизмунду. Паны уверяли, что король хочет присяги и сдачи Смоленска «для чести», а после вернёт сыну. О крещении королевича паны говорили смутно, утверждая, что выбор веры решает Бог и сам королевич. Не получили послы поддержки и от Жолкевского, вернувшегося из Москвы. Под нажимом короля гетман забыл подписанный им с русскими договор и стал требовать сдачи Смоленска, а когда дело не подвинулось, предложил смолянам не присягать королю, но пустить в город поляков, как пустили в Москву.

Послы предложили послать гонца в Москву за разрешением на ввод польских войск в Смоленск, а поляков просили не подступать к городу. Паны разрешили послать гонца, но заявили, что ждать не будут, а Смоленск возьмут сами. 21 ноября поляки взорвали одну из башен Смоленска вместе с частью стены и бросились на штурм. Однако позади пролома смоляне успели возвести земляной вал и установить на нем пушки, и все три атаки врага были отбиты. Об этом послы написали в грамоте, отправленной в Москву. Король тоже послал в Москву грамоту с требованием впустить его войско в Смоленск. В конце декабря гонцы вернулись с грамотами Боярской думы для короля, посольства и Шеина. В грамотах было написано, что бояре просят короля Жигомонта дать сына на царство или пусть будет по королевской воле. Дело явно велось к присяге королю. Смолянам было приказано впустить в крепость королевское войско. Под грамотой стояли подписи бояр, но не было подписи Гермогена.

27 декабря паны пригласили послов и спросили:«А теперь что вы скажете, получивши боярскую грамоту?» На что Василий Голицын ответил, что грамота подписана одними боярами, и то не всеми. Что же о впуске королевских войск в Смоленск, то «как определится от патриарха и от властей и от всех бояр и от всей земли, так мы и поступим». Паны стыдили послов, что те сами придумали не целовать крест королю. Тогда Голицын спросил Жолкевского: не он ли уверял, что король позволил целовать крест одному королевичу? «Этого не бывало, - отвечал Жолкевский, - а вы должны исполнять так, как вам московская грамота указывает». Удивительно читать современных историков, в частности В.Н. Козлякова, восхищающихся честностью и благородством Жолкевского. - К.Р.).

Послы в свою очередь спросили панов: «Что отвечали смольняне на боярскую грамоту?» Паны ответили: «Смольняне в упорстве своем закоснели; не слушают боярских грамот; просят с вами, послами, видеться и говорят, что наши послы прикажут, то и учиним!» На что послы возразили: «Сами вы паны, люди мудрые, можете рассудить, как же нас смольняне послушают, когда боярских грамот не послушали? Можете разуметь... если бы писал патриарх и бояре, и все люди Московского государства по общему совету, а не одни бояре, то смольнянам и отговариваться было нельзя... велите целовать крест одному королевичу, а нам нельзя переменить и велеть смольнянам целовать крест королю». Паны в гневе вскричали: «Вы хотите, чтобы пролилась христианская кровь; на вас её Бог взыщет». На другой день митрополит Филарет повторил всё, что ранее сказал Голицын. Паны были страшно злы и стали всячески утеснять послов, превратив их в пленников.

Если стойкость послов вызывает уважение, то какими словами описать героизм «закосневших в упорстве» смолян? Зимой 1610/11 г. цинга в крепости свирепствовала вовсю: хоронили уже не по 30-40 человек в день как осенью, а по 100-150 человек. Ослабевшие люди люто страдали от холода - лес вблизи вырубили, а каждый поход за дровами стоил крови. Кровью платили и за днепровскую воду. Беженцам-крестьянам не хватало еды: Шеин, как мог, гасил взаимные распри. По сравнению с мором военные напасти - обстрелы крепости, подкопы и штурмы казались малой бедой. Зато всех угнетала безнадёжность: в отличие от троицких сидельцев, смолянам неоткуда было ждать помощи - в Москве сидели поляки, а Боярская дума требовала сдать Смоленск королю. У осаждённых мог явиться соблазн поступить по боярской грамоте, выговорив почетные условия сдачи и привилегии - поместья и шляхетство для служивых и магдебургское право для посадских. Сигизмунд наверняка пошел бы навстречу. Но смоляне решили иначе. На вопрос, пускать ли поляков в крепость, смоляне из московского посольства так ответили Голицыну и Филарету:

«Хоть наши матери, жены и дети в Смоленске, пусть они погибнут, а в Смоленск не пускать ни одного человека. Хоть бы и вы позволили, так смоленские сидельцы не послушают вас ни за что. Уже не раз от короля приезжали в Смоленск королевские люди; и у гетмана и у разных панов были недавно смоленские дворяне и посадские Иван Бестужев с товарищи: они отказали панам, что хоть бы им всем помереть, а в Смоленск они не впустят королевских людей».

В Москве появилась грамота от жителей Смоленского уезда, где они писали, что живут в обозе короля, чтобы выкупить из плена матерей, жен и детей. Ныне в Смоленской земле церкви разорены, ближние в могилах или в неволе. Король и сейм хотят вывести из Москвы лучших людей и владеть всею Московскою землею. «Восстаньте, доколе вы ещё вместе и не в узах; поднимите и другие области... Знаете, что делается в Смоленске: там горсть верных стоит неуклонно под щитом Богоматери и разит сонмы иноплеменников!» В Москве грамоту переписали и разослали по городам, а к ней приложили ещё грамоту, известную как «Новая повесть о преславном Росийском царстве». Автор ее также призывает выступить против поляков. Он восхваляет патриарха Гермогена и мужество града Смоленска, дающего пример, «чтобы мы все, видев его крепкое и непреклонное стояние, тако же крепко вооружилися и стали противу сопостат своих». Когда грамоты дошли до Рязани, Прокопий Ляпунов приказал переписать с них списки и разослать по городам, приложив и от себя грамоту о сборе ополчения. Жертвенность смолян принесла плоды.

Последний штурм . Отбушевала страшная весна 1611 г.: восставшая Москва была выжжена поляками, в свою очередь осажденными в Китай-городе и Кремле Земским ополчением, послов, Василия Голицына и Филарета, отправили пленниками в Польшу, а патриарха Гермогена заключили в Чудовом монастыре. Между тем Смоленск ещё держался, хотя большинство горожан и воинов вымерло. К началу июня в Смоленске оставалось всего 200-300 человек, способных сражаться. Воинов не хватало даже на оборону стен. «Шеин, - пишет Жолкевский, - исполнен был мужественным духом и часто вспоминал отважную смерть отца своего, павшего при взятии Сокола... участвовало тут и упорство; ибо, не имея надежды на помощь, при таком недостатке в людях и видя ежедневно смерть их, все ещё упорствовал». Поляки очень боялись неудачи. Смоленск решили штурмовать лишь когда перебежчик рассказал, что крепость почти беззащитна, и указал уязвимое место в северной части стены, где в овраге находился небольшой свод, по которому из города стекали нечистоты. Мальтийский кавалер Новодворский взялся подложить под этот свод порох и взорвать стену.

Последние дни перед штурмом поляки усиленно обстреливали крепостные стены и смогли пробить небольшую брешь. Однако штурмовать крепость решили со всех сторон. Для подъема на стены уже давно были заготовлены 80 штурмовых лестниц, «такой ширины, чтобы пять и шесть человек могли всходить рядом, а длиной, как самые высокие в лесу деревья». Вечером 2 июня четыре штурмовых отряда, по 600-700 человек в каждом, заняли исходные позиции. Ровно в полночь запорожцы тихо подошли к восточной стене, незаметно взобрались по лестницам и начали расходиться по стене, занимая башни. В это время ландскнехты проникли через брешь, пробитую пушками. Здесь их встретили несколько десятков смоленских воинов во главе с Шейным. На стене тоже завязался бой, русские рубились отчаянно, и запорожцы начали сходить со стены. Казалось, дело поляков проиграно, и тут Новодворский зажег порох, подложенный под сток в северной стене. Взрыв обрушил часть стены и в пролом устремились литовцы маршала Дорогостайского. Малочисленные защитники пали на стенах и в уличных схватках.

В Смоленске вспыхнул пожар, солдаты всех подряд грабили и убивали. Горожане пытались затвориться в Успенском соборе, где вел службу архиепископ Сергий, но озверевшие солдаты выбили двери и начали людей рубить и живых хватать. Сергия, хотевшего остановить избиение, ранили и захватили в плен. Тогда посадский Андрей Беляницын взял свечу, спустился в подвал собора и запалил бочки с порохом, весь пушечный запас. Был сильный взрыв, и множество людей, русских и поляков, побило. Король польский ужаснулся и приказал прекратить избиение горожан. Между тем Шеин с женой, маленьким сыном, воеводой Горчаковым и несколькими дворянами заперся в Коломенской башне. Ландскнехты пытались туда ворваться, но были отбиты. Шеин сам застрелил с десяток солдат. Разъяренные немцы готовились к новому приступу. Тут появился гетман Яков Потоцкий и стал призывать пощадить свои жизни и сдаться. Близкие Шеина упрашивали его, и раненый воевода, наконец, согласился.

Урожай польской победы . Сигизмунд встретил Шеина сурово. Его подвергли допросу и, как утверждает «Новый летописец», пытке. Последнее сомнительно: Михаил Борисович был боярского рода, герой в глазах поляков, вдобавок раненый. Его могли держать в оковах и изводить допросами, но не пытать, ибо это нарушало привилегии знатных, на чём держалась Речь Посполитая. При всей ненависти к Шеину Сигизмунда магнаты пыток бы не допустили. Шейным восхищался сын Сигизмунда, Владислав, а геройский кавалер Новодворский стал его другом. Во время допроса воеводу спросили: «Кто ему советовал и помогал так долго держаться в Смоленске?» Шеин отвечал: «Никто особенно, потому что никто не хотел сдаваться». Ответ Шеина содержит и ключ к отгадке, почему Россия выстояла в страшном 1611 г. Ведь поляки и их приспешники захватили Москву и пол-России, а шведы - Новгородчину. Но именно тогда до народа дошло, что перед ними захватчики, а не помощники правильного царя. А против захватчиков русские неодолимы.

Для смолян нужды в прозрении не было: как жители пограничья, они знали хищнические интересы поляков, знали, что такое воинствующий католицизм и не верили словам Сигизмунда о защите православной веры. Поляки, ссылаясь на перебежчиков, писали, что Шеин силком всех принуждает терпеть муки осады. На самом деле сами смоляне не хотели сдавать крепость. Их массовое непокорство польскому королю подтверждают факты. После штурма в Смоленске осталось около четырех тысяч жителей. Король Сигизмунд разрешил уйти всем, кто не хочет перейти на королевскую службу. Почти все и ушли. Так же поступили жившие в поместьях дворяне Смоленской и Северской земель. Весной 1611 г. они собрали ополчение, чтобы «Смоленску помощь учинити и полского короля отогнати». На подавление восстания король «посла роты и повеле дворян побивати». Но тут пал Смоленск, и дворянам оставалось присягнуть Сигизмунду и сохранить поместья либо нищими уйти в разоренное Московское государство. Смоленские дворяне предпочли уйти. Как пишет Б.Ф. Флоря: «По окончании Смуты на королевской службе осталось не более десятка смоленских детей боярских».

Осада Смоленска дорого стоила Сигизмунду - погибло две трети армии (по некоторым оценкам, свыше 30 тыс. человек). Больше других пострадали ударные части: из 2000 немецких ландскнехтов уцелело меньше 400. Оставшиеся в живых солдаты желали вернуться домой, к тому же у Сигизмунда кончились деньги. Король сдал командование остатками войск Карлу Ходкевичу и вернулся в Варшаву принимать триумф но поводу взятия Смоленска, пленения Шуйского и победы над Россией.

Печальный конец воеводы Михаила Шеина . Шеин провел в плену девять лет. Сына его держал при себе Сигизмунд, а жену и дочь - канцлер Лев Сапега. В плену Михаил Борисович близко сошелся с митрополитом Филаретом, отцом царя Михаила Романова. По Деулинскому перемирию их обоих в 1619 г. вернули в Россию. Филарет стал патриархом и фактическим правителем страны, а Шеин - одним из придворных бояр. В 1628-1632 гг. он возглавлял Пушкарский приказ. В июне 1632 г. истекал срок Деулинского перемирия, и Россия готовилась к реваншу, чтобы вернуть Смоленскую и Северскую земли. Как по заказу, в апреле 1632 г. умер король Сигизмунд III, и в Речи Посполитой наступило бескоролевье. Царь Михаил Фёдорович и Дума решили не терять время и приговорили начать войну. Главным воеводой назначили боярина Михаила Шеина.

В августе 1632 г. русское войско перешло границу Речи Посполитой и в октябре - декабре овладело многими городами Смоленщины и Северщины. Из-за распутицы и медленного подвоза припасов 32-тысячное войско Шеина подошло к Смоленску только в конце января 1633 г. Промедление позволило полякам подготовить крепость к осаде. Осада Смоленска русскими во многом повторяла его осаду поляками в 1609-1611 гг. Осажденные держались стойко и два приступа (в мае и июне) были отбиты. Между тем в феврале 1633 г. закончилось бескоролевье в Речи Посполитой - королем был выбран сын Сигизмунда III Владислав IV. Король спешно собирал армию и, чтобы выиграть время, подговорил запорожцев и крымского хана совершить в июле набег на Южную Россию. Обеспокоенные дворяне южных земель тысячами покидали войско Шеина и возвращались охранять близких. Собрав армию в 23 тыс. человек, Владислав в августе 1633 г. блокировал русских под Смоленском. Воевода обратился в Москву за помощью: помощь обещали, но так ничего не сделали. Шеин дал несколько сражений Владиславу, но не смог снять блокаду.

Наступила зима. Голод и холода расшатали мораль московского войска, особенно наёмников; начались болезни. Зная о бедственном положении русских, Владислав послал Шеину грамоту, с увещанием обратиться к его милости, а не гибнуть от меча и болезни; воевода возвратил грамоту без ответа, указав, что в ней «непригожие речи». Шеин написал царю о возможности заключения перемирия, на что Михаил Фёдорович согласился. 1 февраля 1634 г. царь получил от Шеина последнюю отписку, что ему и ратным людям от польского короля утеснение и в хлебных запасах и в соли оскуденье большое. На этот раз царские войска в Можайске и Калуге получили приказ о выступлении под Смоленск. Но было поздно: 16 февраля 1634 г. Шеин заключил с Владиславом договор о сдаче.

Условия были мягкие. Ратные люди - московские и иноземцы, могут по усмотрению перейти на службу к королю польскому или вернуться домой. Те, кто идут домой, целуют крест, что четыре месяца не будут служить против короля. Пушки (всего 107) с припасами и оружие убитых остаются полякам. Войско выходит из острога с опущенными знаменами, с погашенными фитилями, без барабанного боя; знаменосцы идут до места, где находится король; там кладут знамена у ног короля и отступают на три шага; по знаку польского гетмана снова берут знамена; солдаты зажигают фитили, бьют в барабаны и отправляются в путь; с собой дозволено взять двенадцать пушек. 19 февраля 1634 г. Шеин с остатками войска выступил в путь. С ним шло 8056 человек; 2004 больных остались под Смоленском; для их пропитания передано 60 четвертей муки, сухарей и круп. Из русских Владиславу согласились служить только восемь человек (из них шестеро казаков), зато королю присягнула почти половина из 2140 немцев.

В Москве воевод побеждённого войска - Михаила Шеина и Артемия Измайлова, - уже ждали для допроса. Покровитель Шеина, патриарх Филарет, к тому времени умер (1633) и заступиться было некому. Бояре ненавидели Шеина за высокомерие, особенно за то, что не прочь был напомнить их трусость и нерадение во время Смуты. 18 апреля 1634 г. царь Михаил Фёдорович с боярами слушал дело о Шеине и его товарищах. Было поставлено: Шеина и Измайлова с сыном Василием казнить, а поместья их, вотчины и все имущество взять на государя; семейство Шеина сослать в понизовые города. 28 апреля осужденных отвезли за город «на пожар», место казни преступников, и там перед плахою дьяк прочитал обвинения. Первое обвинение Шеину было, что он, отправляясь на службу, пред государем «вычитал прежние свои службы с большой гордостью», а о боярах говорил, что пока он служил, «многие за печью сидели и сыскать их было нельзя». Царь для государева и земского дела не хотел его оскорбить и смолчал; бояре «не хотя государя тем раскручинить, также... смолчали».

Шеина обвинили в мешкотном переходе к Смоленску, что он потерял лучшую пору и позволил литовским людям укрепить крепость; был небрежен при нападениях неприятеля; государю всю правду не писал; приступы проводил не ночью, а днем; приказал стрелять в своих ратных людей (?); не слушал советы своих полковников; обесчестил имя государя тем, что клал перед королем царские знамена. Припомнили Шеину, что утаил от царя, как 15 лет назад, в плену, целовал крест королю не воевать против Литвы. Обвинили, что выдал врагу литовских перебежчиков. Сходные обвинения выдвинули против Арсения Измайлова. Сын его, Василий, «больше всех воровал» - на пиру с поляками говорил поносные слова: «Как может наше московское плюгавство воевать против такого монарха?» По зачтении обвинений всем троим отрубили головы.

Казнь Шеина в народе встретили по-разному. Многие помнили о его подвиге во время Смуты. Московский сын боярский рассказывал гетману литовскому Радзивиллу, что «на Москве Шеина и Измайлова казнили, и за это учинилась в людях рознь великая». Сын Михаила Борисовича, Иван, умер в ссылке, но остался внук, давший жизнь ещё одному знаменитому Шеину. Правнук казнённого воеводы, Алексей Семёнович Шеин, командующий сухопутными войсками во Втором азовском походе, в 1696 г. взял Азов. В том же году Пётр I присвоил ему звание генералиссимуса. А.С. Шеин стал первым генералиссимусом России.

Оборона Смоленска и М.Б. Шеин в литературе и истории. Во времена Смуты Смоленск служил моральным примером для московских людей. Стойкость смолян и неколебимость патриарха Гермогена соседствуют в грамотах, призывающих к борьбе с поляками. Из них наиболее художественно выразительна «Новая повесть о преславном Российском царстве и великом государстве Московском», написанная в начале 1611 г. Автор воспевает крепость града Смоленска и мужество «смольнян»: «Поревнуем и подивимся великому оному нашему граду Смоленьску, его же стояние к Западу, како в нем наша же братия... сидят, и великую всякую скорбь терпят, и ставят крепце за православную веру, и за святыя Божия церкви, и за свои души, и за всех нас, а общему нашему супостату и врагу, королю, не покорятся и не здадутся... А какое мужество показали и какую славу и похвалу снискали во всем нашем Российском государстве! Да и не только во всей нашей преславной земле, но и в иных землях... чают, что и до Рима... снискали ту же славу и похвалу». Для России Смоленск - «воистину великий град», который «все великое наше Российское государство держит».

Доблестному смоленскому дворянству посвящена «Повесть о победах Московского государства...», написанная во второй половине 1620-х годов. Автор - смоленский дворянин, участник войны с Болотниковым, похода Скопина-Шуйского и освобождения Москвы от поляков. Он хорошо осведомлен об обороне Смоленска, хотя сам не сидел в осаде. В повести с уважением упоминается Шеин, но не он является главным героем обороны Смоленска, а «смольняне». Здесь автор, отбросив дворянские симпатии, пишет обо всех горожанах и особо - о посадском человеке Иване Беляницыне, взорвавшем церковь, куда ворвались поляки, избивавшие укрывшихся там людей.

Несмотря на то что Смоленск надолго вошел в состав польско-литовского государства, в память народа чётко вошло, что Смоленск - щит России. В конце XVII в. была сложена историческая песня «Земский Собор», записанная в разных версиях на Русском Севере. Песня связана с событиями Русско-польской войны 1654-1667 гг., когда русские заняли Смоленск и Вильно, но потом поляки Вильно отвоевали. В песне царь Алексей Михайлович просит князей и бояр «думу думати» о наступлении короля Литовского на «город на Смоленец». Первым слово молвил боярин из больших бояр: «А Смоленец есть строенье не Московско, || А Смоленец есть строеньице Литовско; || Во Смоленце силы нету, казны не бывало: || Отдадим-ко мы город Смоленец». Боярин из «середних бояр» дает тот же совет. Третьим слово сказал боярин из младших бояр: «А Смоленец есть строеньице не Литовско; || А Смоленец есть строеньице Московско, || Во Смоленце силы сорок тысяч, || Казна есть бесчётна: || Нам надо постоять за Смоленец». Царь отправил его в Смоленск воеводой, а первых двух бояр приказал «сказнити».

Героизм смолян и Шеина прославляет Н.М. Карамзин в «Истории государства Российского»: «Шеин, воины его и граждане оказали более нежели храбрость: истинное геройство, безбоязненность неизменную, хладнокровную, нечувствительность к ужасу и страданию, решительность терпеть до конца, умереть, а не сдаться». Когда враги ворвались в город и устремились к храму Богоматери, где заперлись многие из граждан с семействами, то «россияне зажгли порох и взлетели на воздух с детьми, имением - и славою!... не Польша, но Россия могла торжествовать сей день, великий в её летописях». Последним, как пишет историк, сложил оружие Шеин: «Ещё один воин стоял на высокой башне с мечем окровавленным и противился Ляхам: доблий Шеин. Он хотел смерти; но пред ним плакали жена, юная дочь, сын малолетний: тронутый их слезами, Шеин объявил, что сдается Вождю Ляхов - и сдался Потоцкому».

Под влиянием «Истории» Карамзина популярный драматург начала XIX в. князь А.А. Шаховской пишет пьесу «Смольяне в 1611 году. Драматическая хроника в 5 действиях» (1829). В 1830 г. автор читал «Смольян» у Жуковского; литераторы пьесу одобрили, а Пушкин предложил опубликовать отрывок в «Литературной газете». Отрывок из пьесы был напечатан в «Театральном альманахе» (1830), но поставили её в Петербурге и Москве только в 1834 г., уже в четырех актах. В обеих столицах пьеса удержалась на сцене всего два спектакля. В пьесе Шаховского выражен трагический момент - в борьбе с врагом гибнут все русские герои. Шеина от верной смерти спасает рыцарь Новодворский - положительный образ поляка. Характерно, что Шаховской не возносит воеводу над простыми смолянами, а показывает народное единство. В ответ на слова посланника, ведущего с ним переговоры о сдаче Смоленска: « Король твой ум глубокий уважает || И видит всех граждан в тебе одном», - Шеин отвечает, - «Нет, я один ничто; но вместе с ними || Я всё: они со мной одна душа, || И ваш Король нас разлучить не в силах. || Так говори им всем или иди!»

Об обороне Смоленска и судьбе Шеина писали С.М. Соловьёв и Н.И. Костомаров. Оба историка рассказывают о героизме смолян во время осады города, хотя не столь эмоционально, как Карамзин, и оба не считают Шеина виновным в измене во время смоленской войны 1632-1634 гг., хотя допускают, что он оказался не на высоте как полководец, ведущий наступательные действия. С.Ф. Платонов, описывая падение Смоленска, называет воеводу Шеина «одним из самых светлых русских деятелей того времени», и его же отступление от Смоленска в 1634 г. называет «бесславным». Последующий советский период не внёс ничего принципиально нового в оценку обороны Смоленска и деятельности Б.М. Шеина. Исключение составляет прекрасно написанная научно-популярная книга Ф.Ф. Нестерова «Связь времен» (1980). Глава из книги Нестерова, посвященная подвигу смолян в 1611 г. и судьбе МБ. Шеина, почти целиком приведена (со ссылкой и похвалой) в книге Ю.И. Мухина «Если бы не генералы!» (2006). Действительно, глава читается на одном дыхании, но есть два «но», о которых следует сказать особо. Приведу отрывок, где Сигизмунд отпускает жителей Смоленска и об их дальнейшей судьбе:

«Одного взгляда на лица русских ратных людей было довольно, чтобы понять, что брошенное где попало оружие не служило просьбой о пощаде. На них не было ни страха, ни надежды - ничего, кроме безмерной усталости. Им уже нечего было терять. Никто не упрекнул бы Сигизмунда, если бы он предал пленных мечу: не было капитуляции, не было условий сдачи, никто не просил о милости. Сигизмунд, однако, не захотел омрачать бойней радость победы и разрешил всем, кто не хочет перейти на королевскую службу, оставив оружие, покинуть Смоленск. Ушли все, кто мог ещё идти. Опустив головы, не сказав слова благодарности за дарованные жизни. Пошли на восток от города к городу по истерзанной Смутой земле, тщетно ища приюта, питаясь подаянием Христа ради....

История обычно чуждается театральных эффектов. Её герои, вышедшие на сцену в первом действии драмы, как правило, не доживают до заключительного. Для смолян было сделано исключение.

Неисповедимыми путями приходят они в Нижний Новгород как раз тогда, когда Минин бросает свой клич. Смоляне первыми откликаются на призыв, образуя ядро собираемого народного ополчения. Потом в его рядах с боями доходят они до столицы, отражают у Новодевичьего монастыря и Крымского моста последний, самый страшный натиск войска гетмана Ходкевича, прорывающегося к осажденному в Кремле и Китай-городе польскому гарнизону, и наконец среди пылающей Москвы, на Каменном мосту, во главе с Пожарским, принимают капитуляцию королевских рот, выходящих из Кремля через Боровицкие ворота».

История действительно чуждается театральных эффектов - их любят писатели. Смоляне, помилованные Сигизмундом, были жёны, матери, отцы и, как редкое исключение, братья смолян, сражавшихся в ополчении Пожарского и Минина и принимавших в плен поляков у Боровицких ворот. Четыре тысячи выживших после взятия Смоленска были женщины, дети, увечные и старики. Пригодные к бою мужи, в том числе 900 детей боярских, погибли, защищая крепость. Зато тысячи смоленских дворян сражались с поляками вне крепости под знаменами Скопина и, позже, Второго земского ополчения. Это им сдавались поляки у стен Кремля. Один из смолян описал их подвиги в «Повести о победах Московского государства». Русская история не нуждается в украшательстве. Она величественна и трагична в высотах своих и падениях. Вольные или невольные искажения крайне опасны, ибо вызывают недоверие к героическому прошлому России. Наше право на независимость и самобытность должно исходить из исторической правды.

Другое «но» связано с казнью Михаила Борисовича Шеина, вызывающей у Нестерова, и особенно у Мухина, даже некоторое восхищение:

«Кремль не оценил дипломатического искусства своего воеводы. Шеину и его молодому помощнику Измайлову было предъявлено обвинение в государственной измене. Бояре выговорили им: "А когда вы шли сквозь польские полки, то свернутые знамена положили перед королем и кланялись королю в землю, чем сделали большое бесчестие государеву имени..." Выговор завершился приговором... Палач, подойдя к краю помоста, поднял обе головы над толпой, чтобы хорошо видели все: пусть замолчат те, кто толкует о том, что московскому люду не под силу стоять против литовского короля; пусть Польша полюбуется на плоды своего рыцарского великодушия; пусть ждет новую рать и пусть знает, что, если даже вся Смоленская дорога превратится в сплошное кладбище, Смоленск всё же будет русским».

Звучит хлёстко, но неверно по сути. В России не казнили воевод за неудачу в битве и даже за сдачу в плен. Казни Ивана Грозного составляют исключение, но, опять же, он обвинял бояр в заговорах и чернокнижии, а не в проигранных сражениях. Тем более не казнили воевод при следующих царях. Годунов наградил Мстиславского, позорно разбитого под Новгородом-Северским малым войском самозванца. Дмитрия и Ивана Шуйских, бросавших вверенные им войска во время боя, казнили бы в любой европейской стране, однако они избежали и опалы. При сыне Михаила Романова, Алексее Михайловиче, воевода Василий Шереметев под Чудновым сдал полякам и татарам 17-тысячную русскую армию (1660) и не на почетных условиях, как Шеин, а обещав сдать Киев, Переяслав-Хмельницкий и Чернигов и заплатить 300 тыс. рублей. При этом татары, тут же нарушив договор, перебили безоружных русских, а Шереметева взяли в плен. И что же Алексей Михайлович? Он пытался выкупить воеводу и всячески его ободрял. Уже после смерти царя Шереметева выкупили, и никто не сказал ему плохого слова.

Шеина казнили не за измену, не за поклон знаменам и сдачу пушек и не для укоризны полякам, а за «обиды» боярам. Хотя он сказал им чистую правду - ведь бояре во время Смуты на самом деле бегали из лагеря в лагерь и «кривили», а за Россию сражались немногие и лучшим из них (вровень со Скопиным и Пожарским) был Михаил Борисович. На его беду, после смерти Филарета царь Михаил вновь попал под влияние Салтыковых (родичей по матери) - роду, известному главным образом предательствами во время Смуты. Тут же были и ненавидящие Шеина Лыковы. Царь Михаил, не слишком самостоятельный, пошел на поводу у бояр, нагородивших два лишних трупа (отца и сына Измайловых), чтобы уничтожить ненавистного Шеина. Казнь Шеина - несмываемое пятно на памяти о добродушном, но слабом Михаиле Фёдоровиче.

В наши дни о Шеине вспомнили. В.В. Каргалов в книге «Русские полководцы. Исторические портреты» (2004) поставил биографию Михаила Шеина вместе с биографиями Святослава, Александра Невского, Дмитрия Донского, Михаила Воротынского, Михаила Скопина-Шуйского и Дмитрия Пожарского. А.И. Антонов опубликовал исторический роман «Воевода Шеин» (2005), где воздает должное заслугам Михаила Шеина. Хотелось бы, чтобы почин Каргалова и Антонова был продолжен. В Азове в 2009 г. году установили памятник правнуку Михаила Борисовича, Алексею Семёновичу Шеину, покорителю Азова. Тем более странно, что в Смоленске до сих пор нет памятника человеку, спасшему Россию в страшные годы Смуты.

По своему происхождению он принадлежал к одному из древнейших московских боярских родов, ведущих начало от Михаила Прушанина (или Прашинича), выехавшего из Пруссии в Новгород в XIII веке. У Василия Михайловича Морозова, по прозвищу Шея (потомка Михаила Прушанина в седьмом колене), было два сына, старший из которых, боярин Дмитрий Васильевич Шеин, и есть собственно родоначальник Шеиных. Все три сына Дм. Вас. Шеина (Юрий, Василий и Иван) были боярами в начале царствования Иоанна IV. Старший сын Василия Дмитриевича, Борис Васильевич (отец Михаила Борисовича — см. выше) был в 1579 г., в чине окольничего, главным воеводой в крепости Сокол, осажденной польским королем Стефаном Баторием.
В исходе XVI в. от погрома Иоанна Грозного уцелело весьма немного известных древних боярских родов. По словам историка боярства В. О. Ключевского, к этому времени сохранился какой-нибудь десяток княжеских фамилий и несколько нетитулованных, как напр., Шереметевы, Морозовы и Шеины. Как человек "родословный", М. Б. Шеин вероятно был рано записан в дворцовую службу, но мы ничего не знаем о нем за время царствования Феодора Иоанновича. Впервые имя его встречается в 1598 г., когда он в числе 45 стольников, подписался под грамотой об избрании на царство Бориса Годунова. Подпись его стоит на двадцатом месте, причем ниже его мы видим 17 княжеских подписей.
Имя M. Б. Шеина неразрывно связано с историей города Смоленска в XVII в.: в Смутную эпоху, в 1609—1611 гг., он, будучи воеводой в Смоленске, мужественно выдержал почти двухлетнюю осаду этого города польскими войсками, а в 1632—1634 гг., в царствование Михаила Федоровича, не смог вернуть от поляков Смоленска, был обвинен за это в измене и казнен. Все историки, начиная с Карамзина, останавливаются лишь на этих двух событиях в жизни Шеина, так как до 1609 г. и между 1611 и 1632 г. о нем известно очень немного.
В 1598 г., вскоре по вступлении своем на престол, Борис Годунов предпринял поход против крымского царя Казыгирея, для чего и вступил с войском в Серпухов. Шеин находился во время этого похода в числе самых приближенных к царю лиц, так как был рындой у "другого саадака". В последующие 1600—1604 гг. он был назначен полковым воеводой в разные украинные города, как напр., Пронск и Мценск; в один из этих годов он должен был быть в сходе с боярином кн. Тим. Ром. Трубецким, начальствовавшим большим полком, а затем он занимал более самостоятельное положение, так как был воеводой передового полка, и тогда уже к нему в сход был назначен из Михайлова стольник и воевода Борис Мих. Вельяминов.
В 1605 г., когда царское войско, под предводительством кн. Вас. И. Шуйского, разбило при Добрыничах "названного царя Димитрия", Шеин был послан с известием об этой победе к царю Борису Годунову, бывшему в то время в Троицком монастыре. Известие это так обрадовало встревоженного царя, что он пожаловал Шеина в окольничие.
Как видно из позднейшего свидетельства самого Шеина, он был в Новгороде-Северском в то время, когда произошла перемена в общем настроении и все стали присягать Лжедмитрию. Шеин не торопился однако с присягой и "поклонился Гришке только тогда, когда ему поклонились другие". Сначала Лжедмитрий был на него "сердит", вероятно, именно за эту медлительность, но потом стал "ласков и звал к себе на службу". Когда Лжедмитрий задумал различные преобразования в московских государственных учреждениях и, между прочим, пожелал вместо Боярской Думы устроить Сенат наподобие польского, то был составлен список лиц, которые должны были войти в этот Сенат, или в "Совет его Царской милости", как он назван в подлинном документе. Сенат разделялся на четыре отделения: 1) совет духовных (патриарх, митрополиты, архиепископы и епископы); 2) совет бояр; 3) совет окольничих; 4) совет дворян. В "Совет окольничих" намечено 16 человек, и во главе их поставлен Шеин.
В царствование Василия Ивановича Шуйского, в 1607 году, Шеин был пожалован в бояре, а в апреле 1608 г. мы видим его воеводой в Смоленске, весьма важном в то время стратегическом пункте Московского государства, у Польско-Литовского рубежа.
При таком положении Смоленска, а в особенности ввиду тогдашних событий в Москве, Шеину приходилось быть сильно настороже. У пограничных жителей, московских и литовских, происходили частые ссоры; они жаловались своим воеводам на притеснение соседей, и вследствие этого y Шеина возникла оживленная переписка с оршинским старостой Андреем Сапегой и велижским — Александром Гонсевским. 21-го августа 1608 г. Сапега писал Шеину, что многие именитые польские паны вторгаются в Московское государство самовольно и что это происходит без ведома и против желания короля. Прося отпустить из Москвы королевских послов и задержанных там людей, Сапега прибавлял, что если они не будут выпущены, то король никогда больше не станет посылать к московскому царю послов, посланников и гонцов. Затем он, по приказанию короля, напоминал, чтобы не произошло нарушения перемирия со стороны московского царя; что же касается короля, то он его не нарушал и впредь будет соблюдать все условия.
15-го апреля 1609 г. вернулся из Велижа в Смоленск Юрий Буланин, ездивший к велижскому старосте Гонсевскому с "листом" от Шеина. Он сообщил Шеину те слухи, которые ходили на Велиже относительно планов польского короля и цели приезда Гонсевского на Велиж. По его словам, король Сигизмунд III, королевич Владислав и радные паны находятся в Кракове и собираются к Николину дню в Вильну; королевича хотят отпустить в Москву как будто с посольством к царю Вас. Ив. Шуйскому, а на самом деле для того, чтобы посадить государем на Московское государство; Гонсевский прислан на Велиж уговаривать смольнян отдать Смоленск польскому королю и посадить королевича на Московское государство. Кроме того, Гонсевскому велено на рубеже вести переговоры с "государевыми", т е. московскими людьми, но Буланину неизвестно, о чем именно; если "государевы" люди сговорятся с Гонсевским, то король пошлет под Москву к литовским людям "лист" и велит Тушинского вора связать; Гонсевский хочет произвести размежевание земель, во избежание постоянных столкновений.

Десять дней спустя, 26-го апреля, Шеин и его товарищ кн. Горчаков доносили царю о вестях, полученных лазутчиками-крестьянами из Дубровны, Орши, Копыси и Мстиславля. Лазутчики приносили вести, слышанные ими от своих "сходников", т. е. людей подкупленных, которые "сходясь" в условленных местах с русскими лазутчиками, уведомляли их обо всем, что делалось в Литве. На этот раз вести касались Юрия Мнишка, воеводы Сендомирского, которому король отказал в ратных людях, а также Турции, Франции и сбора в Литве денег для найма войска. Одновременно с этим Шеин доводил до сведения царя, что король намерен отправить в Москву посланника Радневского, вследствие чего надо решить, на какие места пройти посланнику. Что касается съезда в Велиже, на который, по просьбе Гонсевского, Шеин должен был послать дворян, чтобы "унять христианскую кровь и жить в тишине и покое", то Шеин никого не послал туда, так как брат велижского старосты, Симон Гонсевский, с государевыми изменниками Хрипуновыми, с "ворами" и с литовскими людьми, вторгся в пограничные смоленские волости, Щучейскую и Порецкую: они выжгли деревни, многих крестьян побили, иных взяли в плен и разграбили их имущество, а землю этих волостей отвели к велижскому рубежу. Шеин жаловался Александру Гонсевскому на нарушение перемирных условий и изменение рубежа, а Гонсевский, в ответ на это, писал, что в грамоте Шеина рубеж между Смоленском и Велижем обозначен не так, как уговорено было в Москве с боярами. На упреки Шеина, что поляки не выведены из Московского государства, и оттого происходит страшное кровопролитие, Гонсевский написал следующее: "Ты хочешь, чтоб польских и литовских людей вывести из Москвы; а я спрошу у тебя: каким способом? Если грамотами королевскими, то таковые уже были им посланы; король хотел послать еще гонца и приказал мне переговорить с тобой о том и обо всем добром деле на съезде. И вы сами от того бегаете, держась своего Московского обычая: брат брату, отец сыну, сын отцу, не верите; и тот обычай привел Московское царство к теперешней великой погибели. А потому я к тебе о том пишу, что сам знаю все Московские обычаи: в нашем народе не так... Зная, что у вас от ваших государей и от народа нет такой доверенности, какая есть у нас, и что ты, сам по себе, по обычаю Московскому, не можешь выслать на съезд со мной, я писал тебе, чтобы ты объявил об этом архиепископу и другим смольнянам, и с их ведома устроил съезд; но и это не помогло. Припоминая себе дела Московские, к которым, будучи в Москве, пригляделся и прислушался, также и нынешнее ваше поведение видя, я дивлюсь тому: что ни делаете, все только на большее кровопролитие и пагубу своего государства".
Летом 1609 г. Шеин доносил в Новгородский разряд о покорности царю жителей г. Торопца, передавшихся перед тем Тушинскому вору, о поражении литовцев под Дорогобужем воеводами кн. Барятинским и Ададуровым, о взятии ими Вязьмы и выступлении затем в поход для соединения с полками кн. Мих. Вас. Скопина-Шуйского. Еще при жизни первого Лжедмитрия среди московских бояр возник вопрос о предложении московского престола польскому королевичу Владиславу, а с течением времени число сторонников королевича значительно увеличилось.
Вступление союзных шведских войск в Московское государство весной 1609 г. побудило польского короля Сигизмунда не медлить дольше и вступить с войском в московские пределы раньше, нежели Шуйский успеет восстановить государственный порядок. После многосторонних обсуждений, идти ли немедленно завоевывать московский престол, или покорить прежде Северскую и Смоленскую области, еще недавно принадлежавшие Польско-Литовскому королевству — Сигизмунд двинулся к Смоленску, так как его уведомили, что смоленский воевода Шеин и все жители охотно сдадутся ему.
В книге Д. И. Иловайского "Смутное время Московского государства" мы находим довольно подробные указания на состояние в то время Смоленска. Пользуемся этими сведениями. Так как Смоленск расположен на обоих холмистых берегах Днепра, причем самый город или крепость лежит на левом берегу, а часть городских посадов и слобод на правом, то Шеин уговорил жителей сжечь свои беззащитные поселения, а самим перебраться с семьями в крепость и всем способным к бою стать в ряды ее защитников.
Каменные стены крепости, построенные в царствование Феодора Иоанновича, отличались прочностью и основательностью. Они имели три сажени толщины и до пяти сажен вышины; в них поделаны амбразуры или "бои" в три обычные яруса: подошвенный, средний и верхний. В стенах было до 38 круглых и четвероугольных башен и несколько ворот, а по стенам размещено более 300 пушек и разнообразных пищалей, с достаточным количеством пороха и железных и каменных ядер. Продовольствие было также заготовлено в изобилии.
В половине августа составлена роспись сбора даточных людей со Смоленского уезда, а 28-го августа сделано было, ввиду незначительного гарнизона Смоленской крепости, следующее распределение "начальных ратных людей" и смоленских обывателей. По стенам, башням и воротам городским было назначено "начальными воинскими людьми": 39 человек дворян и детей боярских и 48 человек посадских торговых людей, так что из них приходилось на каждый отдел укреплений по три, по четыре человека.
Черные сотни и слобожан (всего 1862 человека) Шеин велел расписать по нескольку десятков на каждый отдел стены в помощь ратным людям, да по нескольку человек при каждом орудии в помощь пушкарям и затинщикам, а остальные посадские люди и слобожане назначены для содержания ночных караулов, под ведением двух земских старост.
Только таким умелым распределением на личного количества ратных людей и обывателей удалось, хотя отчасти, пополнить тот недостаток, который произошел вследствие отправки на помощь Скопину-Шуйскому трехтысячного отряда; в конце концов Шеин мог набрать до семи-восьми тысяч способных к бою, но плохо вооруженных людей.

16-го сентября 1609 г. (по сентябрьскому счету—1610 г.) Сигизмунд прибыл под Смоленск, а 19-го послал туда "универсал", в котором упоминал обо всех бедствиях, постигших в последнее время Московское государство. Ссылаясь на призыв русских людей придти к ним на помощь, Сигизмунд ждал от смолян покорности и встречи с хлебом-солью; в противном случае он грозил, что никому ни будет пощады. На это воззвание смоленские воеводы — Шеин и кн. Горчаков, а также архиепископ Сергий и все жители отвечали: "мы в храме Богоматери дали обет не изменять государю нашему, Василию Иоанновичу, а тебе, литовскому королю и твоим панам не поклониться". Этот ответ ясно доказал Сигизмунду, что он был введен в заблуждение, что Смоленск не покорится добровольно, и что его придется добывать оружием.
Королевское войско окружило город несколькими отрядами; главные силы расположились в укрепленном лагере над Днепром, а король, гетман Жолкевский, канцлер Сапега и другие начальствующие лица разместились в ближних загородных монастырях. Началось обстреливание смоленских стен из пушек, но пальба эта мало вредила осажденным, которые в свою очередь отвечали из своих пушек и пищалей.
Через десять дней, 25-го сентября, траншей, устроенные немецкой пехотой в польском войске, были настолько уже близко от городских стен, что король решил сделать ночной приступ. Копытецкие и Аврамьевские ворота были взорваны при помощи петард — "медяных болванов с зельем", по выражению летописи. Несколько десятков воинов пробрались в крепость, но скоро были оттуда вытеснены, так как не получили подкрепления. Разрушенные ворота смольняне немедленно завалили песком и камнями, а потом укрепили палисадами, и усилили при них стражу.
В следующие две ночи попытки нечаянного приступа были также неудачны; не удавались и подкопы, потому что осажденные замечали их, благодаря искусным ходам или "слухам", существовавшим под крепостью, и тотчас уничтожали, взрывая их вместе с людьми на воздух.
В конце сентября смольняне уведомляли о своем положении дворян, детей боярских и служилых людей города Смоленска, находившихся в полках под Москвой, и убеждали их просить у царя помощи осажденным. 9-го октября Шеин и кн. Горчаков доносили царю, что литовцы поставили за рекой Чурилней туры и бьют по Богословской улице, и что Сигизмунд и гетман Жолкевский присылали к ним требование о сдаче города. Жители Смоленска в тот же день писали царю, что у них мало ратных людей; что волостные крестьяне отказались идти на помощь к ним и прислать даточных людей; что польский король прельщает их "вольностью", но что они дали обет умереть, а не покориться королю.
В "Дневнике событий", относящихся к "Смутному времени (1603—1613 гг.), известном под именем "Истории ложного Димитрия", под 3-м и 4-м ноября 1609 г. помещены такого рода заметки: "Один русский стрелец выбежал из крепости через отверстие и передался нам. Он говорит, что в крепости большое бедствие и дороговизна: пуд соли стоит рубль; четверть ржи — рубль; сена для лошадей не имеют, воды недостаточно. Вылазки делают только для того, чтобы выслать кого-либо к Шуйскому, потому что уже 4 недели ни от них никто не ходил к нему, ни от него к ним... Ночью на среду (4-го ноября) брошены были в крепость из мортир каленые ядра и шесть из них упали и зажгли один дом, так что совсем показалось было пламя, но множество народа оросилось и потушило огонь; не обошлось, однако, без потери в людях".
Казалось бы, что ввиду такого печального положения дел, Смоленск должен скоро сдаться, но защитники его, с архиепископом Сергием и Шеиным во главе, были мужественны и непоколебимы и спокойно выдерживали осаду, несмотря на то, что ни откуда не получали помощи. Воевода брацлавский Ян Потоцкий, главный начальник над осаждающими войсками после ухода из-под Смоленска гетмана Жолкевского, завидуя его успеху в Москве, непременно желал взять Смоленск.
Когда из Северской земли и с Гонсевским из Белой пришло на помощь к Потоцкому 15 тысяч малорусских казаков, он велел изо всех орудий стрелять в среднюю бойницу смоленской городской стены. Стена не могла устоять и обрушилась, вследствие чего образовался довольно широкий пролом, но войти через него в крепость не было никакой возможности, потому что за стеной был старый вал, вышиной более десяти локтей. Вал этот, по словам Жолкевского, существовал еще в то время, когда Смоленском владели поляки, и представлял из себя более надежный оплот, нежели каменная городская стена, построенная при царе Феодоре Иоанновиче. Кроме того, имея в своем распоряжении достаточно времени для приготовлений к "сиденью" в Смоленске, русские укрепились впереди вала, так что это место было самое защищенное. Видя разрушение стены и считая уже себя победителем, Потоцкий непременно хотел тотчас же начать приступ. Шеин не особенно опасался этого приступа, но услыхав, что войско, бывшее под предводительством кн. Дм. Ив. Шуйского (брата царя), разбито — выехал впервые из крепости, чтобы вступить в переговоры с Потоцким и с канцлером Львом Сапегой. Шеин объявил, что поступит согласно с тем, какой будет договор в Москве у поляков с боярами, но Потоцкий нетерпеливо прервал его речь, думая, что Шеин из трусости хочет избежать приступа. Через несколько часов Потоцкий начал приступ, который был отражен смолянами, без потери для себя и с великим уроном для осаждающих. Тогда Потоцкий велел разбивать башни, по разрушении которых хотел снова предпринять штурм, но сильный дождь помешал исполнению его намерения.

Получив известие о сведении с престола царя Вас. Ив. Шуйского и о договоре Жолкевского с временным московским правительством, по которому королевич Владислав был признан царем Московским и всея Руси, смольняне вступили в переговоры с королем; но когда выяснилось, что Смоленск должен сдаться не королевичу, а самому королю, то Шеин не согласился на это и отложил окончание переговоров до приезда великих московских послов.

В октябре 1610 г. прибыло под Смоленск посольство, с кн. Вас. Вас. Голицыным и митрополитом Филаретом во главе, чтобы просить Сигизмунда отпустить на московский престол королевича Владислава. Королевские вельможи объявили, что прежде всего Сигизмунд должен "утишить смятенное царство Московское" и "занять Смоленск, будто бы преклонный к Лжедимитрию". Послы отвечали: "Смоленск не имеет нужды в воинах иноземных; оказав столько верности во времена самые бедственные, столько доблести в защите против вас, изменит ли чести ныне, чтобы служить бродяге? Ручаемся вам душами за боярина Шеина и граждан: они искренно, вместе с Россией, присягнуть Владиславу".
Королевские вельможи настаивали, чтобы Смоленск присягнул и Сигизмунду, и Владиславу, и чтобы в Смоленск были впущены польские ратные люди. Главные московские послы не могли согласиться на это, советовались с дворянами посольства, спрашивали, наконец, мнение смоленских детей боярских, которые, будучи под Москвой, верно служили царю Василию Ивановичу, а после его низложения приехали, вместе с послами, к Смоленску. Смольняне сказали: "хотя наши матери и жены гибнут в Смоленске, а все-таки будьте тверды и не впускайте в Смоленск польских и литовских людей. Нам доподлинно известно, что если бы вы и решились впустить их, то смоленские сидельцы все равно вас не послушают". Тогда московские послы решительно отказались впустить в Смоленск польских ратных людей, говоря, что если бы они это сделали, то были бы "ото всей земли в ненависти и проклятье". Они предложили сослаться с Москвой и умоляли, чтобы Сигизмунд прекратил осаду Смоленска до получения ответа из Москвы. Королевские вельможи согласились лишь на посылку в Москву гонца, вместе с польским дворянином, но гордо заявили, что "не Москва де нашему государю указывает, а государь наш Москве указывает", и прибавили, что Сигизмунд даже на время не отступит от Смоленска. — После этого был подведен новый подкоп под Грановитую башню города Смоленска и 21-го ноября взорвана башня и сажень десять городской стены; поляки, немцы и казаки, бывшие в польских войсках, три раза проникали в город, но каждый раз были отражаемы Шеиным.
В конце декабря привезены грамоты из Москвы от имени бояр, но без патриаршей подписи, чтобы смольняне присягнули королю и королевичу. И послы, и жители Смоленска отказались исполнить постановление бояр, находя его незаконным, без скрепы патриарха. После этого московские послы и польские паны съезжались несколько раз для переговоров, но дело не подвигалось вперед. Король Сигизмунд письменно заявил о своем неудовольствии Московской Боярской Думе, которая, вследствие этого, в конце февраля 1611 г., отправила Шеину и кн. Горчакову решительную грамоту о сдаче Смоленска. "Вам бы, господа, — писали бояре, — однолично всякое упрямство отставя, общего нашего совету и грамот не ослушатися, и крест государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу целовали и Литовских бы людей, по договору, в город пустити, чтоб вам тем своим упрямством королевского величества на больший гнев не воздвигнути и на себя конечного разорения не навести". Шеина бояре упрекнули, что он "так затвердел", что не хочет видеть "государского добра", т. е. доброты Сигизмунда.
Однако и эта грамота не поколебала Шеина. 15-го марта 1611 г. были предложены Сигизмундом следующие статьи о сдаче ему Смоленска: 1) страже у городских ворот быть пополам королевской и городской, одним ключам быть у воеводы, а другим у начальника польского отряда; 2) король обещает не мстить гражданам за их сопротивление и "грубости" и без вины никого не ссылать; 3) когда смольняне принесут повинную и исполнят все требуемое, тогда король снимет осаду, и город останется за московским государством впредь до дальнейшего рассуждения; 4) смольняне, передавшиеся прежде королю, не подчинены суду городскому, но ведаются польским начальством; 5) смольняне обязаны заплатить королю все военные убытки, причиненные ему долгим их сопротивлением.
Смольняне приняли эти условия с некоторыми изменениями; они желали, чтобы воротные ключи были только у смоленского воеводы, чтобы Смоленск и весь смоленский уезд остались за Московским государством; чтобы как скоро они поцелуют крест Владиславу, король отступил от их города, очистил весь уезд, и потом, когда он пойдет в Литву со всем войском, они впустят к себе его отряд сполна; смольняне отказались платить за убытки, отговариваясь своей бедностью, и обещали только поднести дары королю.
Пока тянулись переговоры, пришла весть о движении первого областного ополчения, под предводительством Пр. Петр. Ляпунова, к Москве и о сожжении ее поляками. Московские послы недоумевали: "Кто мы теперь, от кого послы — не знаем; кто нас отпускал, те, как вы говорите, умышляют противное нашему посольству. И с Смоленском теперь не знаем что делать: по тому что если смольняне узнают, что королевские люди, которых москвичи впустили к себе, Москву выжгли, то побоятся, чтоб и с ними того же не случилось, когда они впустят к себе королевских людей". За свое упорство послы были в половине апреля отвезены в Мариенбург.
После того Смоленск продержался еще около двух месяцев, несмотря на то, что ряды защитников редели, главным образом, от цинги, появившейся вследствие недостатка соли. Смоленск был предан полякам Андреем Дедешиным, перебежавшим в королевский лагерь; он указал на ту часть стены, которая была выбита в сражении 21-го ноября 1610 г., а затем спешно возобновлена в сырую погоду и потому не отличалась прочностью. Король велел обратить пушки в эту сторону, стена была разрушена, и ночью 3-го июня 1611 г. поляки вошли через пролом в город. Шеин с женой и детьми стоял на башне и, после отчаянного сопротивления, был взят самим Яковом Потоцким. Некоторые жители искали спасения в соборной церкви Богоматери, но один смольнянин бросился в погреб с пороховой казной, бывшей под церковью, зажег порох, и церковь, вместе со всеми людьми, взлетела на воздух.

Шеина привели в королевский стан и подвергли пыткам, допрашивая по 27-ми пунктам о предполагаемых сношениях его с кн. Вас. Вас. Голицыным, Ляпуновым, Салтыковым и Тушинским вором, о причинах упорной обороны и о том, где скрыта смоленская денежная казна. После пыток и допроса, Шеина заковали в кандалы; король взял к себе его сына, а жену и дочь отдал Льву Сапеге.
Как смотрели на Шеина современники, видно, напр., из грамоты от 12-го июня 1611 г., писанной казанцами пермичам: "а тем и утешаются (русские люди) Божиим милосердием, что дал Бог за православную веру крепкого стоятеля, святейшего Ермогена, патриарха Московского и всеа Русии, а в Смоленску архиепископа да премудрого боярина Михайла Борисовича..."
Несколько месяцев спустя после падения Смоленска, 19-го декабря 1611 г., Сигизмунд доставил себе тщеславное удовольствие: устроил торжественный въезд в Варшаву гетмана Жолкевского с большой, блестящей свитой полковников и ротмистров; вместе с гетманом везли, на показ народу, в открытой карете, запряженной шестерней белых коней, бывшего московского царя Василия Ивановича Шуйского с братьями. Далее следовали кареты, в которых сидели смоленский архиепископ Сергий, Шеин и другие смоленские пленники. Их всех провезли в королевский дворец, где произошел прием, столь же торжественный, как и въезд.
Шеин прожил восемь лет в польском плену. Долго ли он находился в разлуке с семьей — неизвестно, но в 1614 г. он был уже вместе с женой и дочерью в вотчине Льва Сапеги, в Слонимском повете. В этом году правил посольство в Польшу Желябужский. На возвратном пути он остановился в имении Сапеги и виделся с Шеиным, который наказывал к царю Михаилу Феодоровичу и к боярам: "Как будет размена с литовскими людьми, то государь бы и бояре приказали послам накрепко, чтоб береглись обману от литовских людей; послал бы сходиться между Смоленском и Оршей на старом рубеже; у Литвы с Польшей рознь великая, а с турками мира нет; если государевы люди в сборе, то надобно непременно Литовскую землю воевать и тесноту чинить, теперь на них пора пришла"; кроме того, он советовал, чтобы пленниками не разменивались порознь.
В августе 1617 г. королевич Владислав, отправляясь воевать с Московским государством, прибыл из Варшавы в Могилев на Днепре, а оттуда, вместе с Шеиным и другими москвичами, поехал в Смоленск. В "Истории России" Соловьева находим следующее интересное сведение: "Говорят, что в Смоленске очень занимали королевича и всех его окружавших разговоры Шеина с мальтийским кавалером Новодворским, принимавшим деятельное участие во взятии Смоленска; Новодворский рассказывал, как он брал, а Шеин, как он защищал город; оба соперника так подружились, что поклялись друг другу в вечном братстве".
1-го декабря 1618 г. между Московским государством и Польшей было заключено в деревне Деулине перемирие на 14 лет и 6 месяцев, а полгода спустя, 1-го июня 1619 г., на речке Поляновке произошел размен русских и польских пленников. Вечером в этот день подъехала к реке колымага, в которой сидел Филарет Никитич, одетый в польское ветхое платье; за ним следовали пешком: Шеин, думный дьяк Томила Луговской и много других дворян, детей боярских и дворовых людей.
Немедленно по возвращении из плена Шеин был награжден за свою службу царем Михаилом Феодоровичем, но не особенно щедро — получил лишь шубу и кубок. Затем до 1628 г. Шеин нес исключительно придворную службу. На обеих свадьбах царя Михаила Феодоровича, в 1624 г. с княжной Марьей Владимировной Долгорукой и в 1626 г. с Евдокией Лукьяновной Стрешневой, он был дружкой со стороны невесты, а жена его, боярыня Марья Михайловна, свахой тоже со стороны невесты; на второй свадьбе Шеин, кроме того, ходил к патриарху Филарету Никитичу и к великой инокине Марфе Ивановне от невесты с низанным убрусом, ширинкой, перепечей и сыром. С 1619 до 1628 г. Шеин сопровождал иногда царя в его загородных богомольных "походах", по нескольку раз в год и чаще многих других придворных обедал у царя и у патриарха в торжественные дни и присутствовал при приемах иностранных послов. В 1625—1630 гг. он бывал, вместе с некоторыми другими боярами, в "ответе" с послами — кизильбашскими, шведскими, французскими, голландскими и турецкими; для этой посольской службы Шеину был дан титул наместника тверского. В 1627, 1629 и 1630 гг. он ведал Москву во время отсутствия царя, ходившего часто на богомолье. В 1628—1631 гг. был начальником Пушкарского приказа.
Года за два до истечения срока Деулинского перемирия, заключенного с Польшей в 1618 г. (срок истекал 1-го июня 1632 г.), в Московском государстве начались деятельные приготовления к войне с Польшей. Приглашены были служилые иноземцы, которым поручено нанять солдат, главным образом, немцев; закуплены за границей мушкеты и сабли; русских ратных людей стали обучать иноземному строю.
20-го апреля 1632 г. умер польский король Сигизмунд, что и побудило Михаила Феодоровича созвать в июне Земский Собор для решения вопроса о войне. Земский Собор согласился с желанием царя и патриарха не откладывать войну и воспользоваться польским междуцарствием. Еще в июне 1631 г. царь Михаил Феодорович указал быть на своей государевой службе против литовских людей боярам и воеводам: кн. Дм. Мамстр. Черкасскому и Аф. Мих. Лыкову. Почти год спустя, в апреле 1632 г., кн. Лыков бил челом царю Михаилу Феодоровичу и патриарху Филарету Никитичу, что он не может быть в товарищах у кн. Черкасского, известного своим тяжелым нравом; к тому же он против кн. Черкасского стар и служит государю сорок лет, из которых "лет с тридцать ходит своим набатом, а не за чужим набатом и не в товарищах". За бесчестье кн. Черкасского была взыскана с кн. Лыкова в его пользу крупная по тому времени сумма денег — 1200 p., а назначение их обоих на службу было отменено.

23-го апреля 1632 г., вместо них назначены: Шеин и кн. Дм. Мих. Пожарский. Им велено собираться с людьми в Можайске и Вязьме, затем идти в Дорогобуж, а взяв Дорогобуж, идти под Смоленск. Из этого краткого приказания ясно видно, что Московское правительство рассчитывало на быстрый переход войска от Москвы до Дорогобужа; не сомневалось, что Дорогобуж будет скоро взят и что затем войско так же успешно дойдет до Смоленска. Но между назначением воевод и выступлением войска из Москвы протекло два с половиной летних месяца, в течение которых произошла еще перемена: 5-го июня кн. Дм. Мих. Пожарский сказал на себя "черный недуг", вследствие чего товарищем к Шеину назначен вместо него окольничий Артемий Вас. Измайлов. В это время продолжали делать приготовления к войне, а придворная жизнь текла обычным порядком, и Шеин по-прежнему обедал за царским столом в именины царевны Ирины Мих. (5-го мая) и самого царя (12-го июля). Наконец, 9-го августа объявлена из Разряда роспись лиц, назначенных на службу под Смоленск: в большом полку — боярин М. Б. Шеин и окольничий Арт. Вас. Измайлов, а дьяки при них — Александр Дуров и Дмитрий Карпов; у наряду — воевода Ив. Никиф. Арбузов и дьяк Иван Костюрин; с боевыми запасами — Григ. Алексеев. Загряжский и дьяк Емельян Евсевьев; для раздачи ежемесячного жалованья немцам — Вас. Ив. Протопопов и дьяк Тимофей Пчелин. Кроме того, посланы два иеромонаха, один иеродиакон, два переводчика, несколько лекарей и девять подьячих. Шеину дано денежное жалованье—500 р. из Костромской чети и, кроме того, пожалована из дворцовых волостей большая волость, село Голенищево с приселками и с деревнями, со всеми доходами и с хлебом, которого было 7072 четверти. Поместья и вотчины Шеина освобождены от всяких сборов.
9-го августа 1632 г. Шеин с товарищами был "у руки государевой" на отпуске в церкви Благовещения Пр. Богородицы. Из боярского приговора, прочитанного Шеину 28-го апреля 1634 г., после возвращения его из-под Смоленска, мы узнаем, что на отпуске он с большой гордостью перечислил все свои прежние службы, отзывался о боярах с укоризной, не находил себе между ними "сверстников", т. е. равных, "службой и отечеством", выразился даже так, что будто бы пока он служил, "многие бояре по запечью сидели и сыскать их было не мочно". Царь Михаил Феодорович, "жалуя и щадя Шеина для своего государева и земского дела и не хотя на путь его оскорбить", промолчал; смолчали и бояре, чтобы "не раскручинить государя". Трудно себе представить, чтобы Шеин до такой степени забылся, а царь и бояре ничего не возразили: понятие о "родовой чести" было слишком сильно, случаи местничества перед отправлением под Смоленск были весьма часты, а потому можно предположить, что Шеин похвалимся своим "сиденьем" в Смоленске в 1609—1611 гг., что это было весьма неприятно многим боярам, и когда Шеин, из "доблестного защитника", из "мужественного" воеводы превратился в обвинительном приговоре в "изменника", то вся сцена отпуска, для отягчения его вины, была представлена не совершенно точно.
9-го августа 1632 г. Шеину и Измайлову был дан от царя подробный наказ относительно похода под Смоленск. Позволяем себе привести краткое содержание наказа. Они должны идти в Можайск. К ним в сход назначены: окольничий и воевода кн. Сем. Вас. Прозоровский и Иван Кондырев из Вязьмы; стольник и воевода Богдан Нагово из Калуги; из Севска воевода Фед. Кир. Плещеев и Баим Болтин. Все эти воеводы должны выступить под Смоленск лишь по требованию Шеина и Измайлова. Поименованы все города, из которых дворяне и дети боярские назначены в этот поход; кроме того: казанские татары, московские стрельцы, донские атаманы и казаки, ногайские мурзы и татары, едисанские городовые стрельцы, наемные немецкие люди, — капитаны, ротмистры и солдаты, — с немецкими полковниками Александром Лесли и Яковом Шарль. Когда все ратные люди сберутся в Можайск и будут привезены туда наряд, зелье, свинец и всякие пушечные и подкопные запасы — тогда Шеин и Измайлов должны проверить по разборным спискам всех приехавших и идти в Вязьму. После того послать под Дорогобуж и под Белую голов с дворянами, детьми боярскими, казаками и татарами и велеть им добыть "языков" и не пропускать к Дорогобужу никакие запасы. Если удастся добыть языков — расспросить их и отослать в Москву, а самим Шеину и Измайлову со всеми ратными людьми идти к Дорогобужу; если между Вязьмой и Дорогобужем попадутся заставы и острожки, поставленные литовцами, — сбить их. Придя к Дорогобужу, выбрать место для стоянки и отписать к "державцам" и к польским и литовским людям, чтобы они сдали город; в случае добровольной сдачи обещать государево жалованье и свободный пропуск из города со всем имуществом; в случае же взятия города после осады — беспощадное избиение всех дорогобужан. Кроме переписки с литовскими людьми, Шеин и Измайлов должны были тайно посылать грамоты в Дорогобуж к русским людям, с теми же обещаниями и угрозами. Если литовские люди ответят, что они сдадут город — немедленно выпустить их оттуда и донести об этом царю; если же они напишут что-либо такое, что государеву делу "не изгодится", то, приняв их "листы", списать и списки послать государю, а листы отослать обратно с теми людьми, которые привезут. В случае взятия Дорогобужа — назначить туда воеводу и дать в его распоряжение ратных людей, а самим идти под Смоленск. Если же Дорогобуж не будет скоро взят, то выбрать голов, которым бы "ратное дело было за обычай", дать им ратных людей и оставить для "промыслу" над Дорогобужем, а самим все-таки идти под Смоленск. Придя к Смоленску, стать в таборы, сделать остроги, выкопать рвы и всякими крепостями укрепиться, чтобы в тех острогах было бесстрашно и надежно сидеть в случае прихода польских и литовских людей. В то же время вступить с польскими, литовскими и русскими людьми, находящимися в Смоленске, в такую же переписку, как с дорогобужанами. Если они город не сдадут, то велеть поставить туры, бить из наряду, подвести подкопы и приложить все старания, чтобы взять Смоленск.

В случае прихода польских и литовских людей, вступить с ними в бой и над ними "поиск учинить", а себя и людей уберечь. Если станут являться к ним польские, литовские и русские "переезщики", то расспрашивать их, а затем отсылать к царю Михаилу Феодоровичу в Москву. Если окажется, что литовские люди идут к Смоленску — выбрать кого следует в ертаул, укрепить обоз, изготовить наряд и приставить к нему пеших людей с "вогненным боем". Вступив в сражение, стараться добыть "языков", чтобы разузнать от них относительно короля Владислава, королевича Казимира, количества ратных людей в Дорогобуже и Смоленске, имен гетманов, полковников и ротмистров и количества рот в полках; этих "языков" отсылать к царю в Москву. Дозволяется размен польских и русских пленных. В случае вступления польско-литовского войска из-за рубежа к Смоленску, Шеин и Измайлов должны немедленно отписать об этом царю и вызвать к себе на помощь из Ржева и из Калуги ратных людей, под начальством кн. Сем. Вас. Прозоровскаго, Кондырева и Нагово. Если польские и литовские люди пойдут из-под Смоленска к Дорогобужу, или к Вязьме, то устроить по острожкам около Смоленска осаду, а затем идти вслед за ними и сражаться. Не пропускать в Смоленск с хлебом, с солью и с иными запасами, стараясь учинить этим "тесноту" смоленским сидельцам. Отписать от себя в Смоленский и в Дорогобужский уезды, что московское войско пришло, чтобы возвратить Смоленск с уездом Московскому государству; дать знать уездным жителям, чтобы они везли припасы для ратных людей и для лошадей и продавали бы их по существующим ценам; созвать ратных людей в съезжей избе и велеть, кроме того, биричам в течение нескольких дней объявлять, чтобы никто не смел даром брать припасы для себя и для лошадей, чтобы не грабили, не убивали жителей и не причиняли бы никакого насилия. Если же, несмотря на это объявление, ратные люди посмеют обижать уездных жителей, и те принесут на них жалобу, — велеть выборным полковым судьям беспристрастно разбирать жалобы и самим надсматривать за судьями, чтобы они судили "в правду, безо всякия поноровки". Вообще же стараться взять те города, которые раньше принадлежали Московскому государству. Обо всем, что произойдет, и обо всяких вестях сообщать царю Михаилу Феодоровичу.
Шеин пробыл в Можайске ровно месяц — с 10-го августа по 10-e сентября, дожидаясь присылки из Москвы денежной казны,—78591 p., 6 алтын 5 денег, — на жалованье и на корм ратным людям, а также прихода из некоторых городов ратных людей. Деньги эти были отпущены из Московского Разрядного приказа только 2-го сентября Путь из Можайска в Вязьму занял немного более двух недель (10—26 сентября); из Вязьмы вышли 2-го октября, а 11-го октября прибыли под Дорогобуж. Оба эти перехода, судя по донесениям Шеина в Разрядный приказ, были совершены с большими затруднениями: осенние дожди разгрязнили дорогу и снесли мосты, многие лошади не в силах были везти наряд и пушечные запасы, пехота едва двигалась, ощущался недостаток в продовольствии, а купить запасов было не у кого.
18-го октября был взят Дорогобуж, и 22-го Шеин прислал к государю с сеунчем об этом взятии Сухотина; в Дорогобуже оставили осадного воеводу Соковнина. 27-го октября царь велел Шеину идти к Смоленску, но Шеин почти целый месяц оставался в Дорогобуже, поджидая, очевидно, подвоза съестных припасов. Это можно заключить из донесений Шеина царю от 4-го и 28-го ноября; в последнем из этих донесений он упоминает, что "многижда" писал, что "государевых запасов нет, что купить не у кого, а из Вязьмы запасов привозят понемногу, телег по 10 и по 15, и того запасу на один день не становится,... а пешие русские люди с голоду бегают, а немецкие люди от голода заболели и помирают".
После донесения Шеина от 4-го ноября, царь Михаил Федорович, посоветовавшись с отцом своим, патриархом Филаретом Никитичем и с боярами, приказал послать из Москвы под Смоленск по первому зимнему пути хлебные запасы, собранные в предыдущем году. Подводы под эти запасы указано взять со всех духовных и светских чинов, кто сколько может дать. Тут же подтверждены еще раньше намеченные сборы: с торговых людей — пятая деньга, а с духовенства, монастырей, бояр и приказных людей — добровольные денежные пожертвования. Во главе денежного сбора поставлены — кн. Дм. Мих. Пожарский и чудовский архимандрит Левкий, а во главе сбора хлебных и мясных запасов — кн. Ив. Мих. Борятинский и Ив. Фом. Огарев. Собранные ржаные сухари, крупу, толокно, солод, масло коровье и ветчину они должны были проверить и пересмотреть и немедленно отправить под Смоленск.
24-го ноября ратные люди выступили из Дорогобужа, и около половины декабря 1632 г. Шеин был, наконец, под Смоленском. В течение ноября и декабря московские передовые отряды взяли крепость Белую, Рославль, Невль, Себеж, Красный, Почеп, Трубчевск, Новгород Северский, Стародуб, Сурож и много других городов и посадов. Шеин и Измайлов остановились в пяти или шести верстах от Смоленска и расположили свой стан на левом берегу Днепра. Следуя предписанию "наказа", Шеин велел ставить острог и делать укрепления; через Днепр перекинули два моста. Солдатские полки, расположенные ближе к городу с юго-восточной стороны, принялись рыть траншеи и ставить туры для пушек.
Если бы московские войска не промешкали в Дорогобуже, то Шеин легко мог бы взять Смоленск, совершенно не подготовленный тогда к осаде. Теперь же Смоленск успел укрепиться, разрушенные части городской стены были исправлены, и Шеин не отважился приступить в январе 1633 г. к осаде, так как у него было недостаточно пехоты и конницы, да и из "нетчиков" никто еще не являлся. Только в конце января пришли к нему со своими полками кн. Сем. Вас. Прозоровский и кн. Белосельский из крепости Белой и Богдан Нагово из Серпейска. Они стали на западе от Смоленска, укрепились и окопались высокими валами. Из Москвы около этого времени пришел иноземный солдатский полк Матисона.

10 февраля Шеин донес царю, что "город Смоленск совсем осажден, туры поставлены, да и острожки поставлены, из города выйти и в город пройти немочно". Защитники Смоленска, кн. Соколинский и Воеводский, частыми вылазками тревожили осаждающую рать и мешали ходу осадных работ. О состоянии Смоленска Шеин знал от перебежчиков. Один из них рассказывал, что хлеб в городе есть, но нет сена и соломы, вследствие чего открылся конский падеж и осталось только полтораста лошадей, которых кормят печеным хлебом и дробиной. Дров нет, а потому жгут крыши и лишние избы и клети; вода в колодцах вредная и многие жители умирают от нее, а кн. Соколинский не позволяет брать воду за городом, опасаясь измены. Изо всех городских ворот только двое остались не засыпанными — Малаховские и Днепровские; Соколинский хранит ключи от города у себя и повесил несколько гайдуков, намеревавшихся бежать. Гонсевский, бывший в Смоленске воеводой перед началом войны и удалившийся в Оршу для сбора ратных людей и всяких запасов, стоял теперь вместе с гетманом Радзивилом в селе Красном, в 40 верстах от Смоленска. В ожидании нападения на них московских ратных людей, они построили острог и сделали укрепления. В половине февраля они послали несколько человек с письмами к смоленским "сидельцам" и велели посланным, в случае, если они будут схвачены, говорить, что в Красном 16000 войска, что из Литвы идет Сапега с большой ратью, а за Сапегой будет сам король. На самом же деле, как признался схваченный литвин, войска было не больше 9000, и король писал Гонсевскому и Радзивилу, чтобы они с таким малым количеством людей не ходили под Смоленск. "И только б де над Радзивилом и над Гонсевским ныне государевы люди промысл учинили, и городские б сидельцы в Смоленску сидеть не стали и государю город Смоленск сдали". Так говорил литвин, но насколько верно он мог судить о готовности жителей Смоленска сдаться Шеину — подлежит сомнению; ведь донесли же в 1609 г. королю Сигизмунду, что Шеин и все жители Смоленска ждут его прихода и добровольно сдадут ему город.
24 февраля 1633 г. послан к царю Мих. Феод. сын окольничего Измайлова с сеунчем, что под Смоленск приходило 3000 литовских людей, но они были разбиты и в плен взято 327 человек. Лишь 5 марта привезен из Москвы под Смоленск большой наряд и поставлен за острогом на заранее приготовленных трех местах. В Московском разряде знали разные подробности относительно осады Смоленска, прихода литовских людей, сражений с ними и разных мероприятий Шеина не только из его донесений, но и из расспросов тех дворян, с которыми он присылал свои отписки.
Бомбардирование Смоленска из большого наряда, начатое 15-го марта, продолжалось до 27-го марта и затем с 4-го до 10-го апреля. В это время сбито три башни, разрушена часть стены и подведен к Смоленску подкоп под личным наблюдением Шеина, предполагавшего возобновить осаду, по получении из Москвы пушечных запасов. Вследствие весенней распутицы дорога была весьма затруднительна и запасы доставлены лишь 23-го апреля.
Во второй половине марта литовские люди дважды приходили к Смоленску, пользуясь тем, что Покровская гора (на правом берегу Днепра) была недостаточно укреплена. Они вступали в сражение с московскими ратными людьми, а часть литовско-польских отрядов даже пробиралась в Смоленск. Сведения, полученные в Московском разряде об этом последнем обстоятельстве, были весьма различны: некоторые дворяне говорили, что "немного пеших людей пробежало в Смоленск в городские ворота", другие говорили, что человек полтораста, а взятый в плен шляхтич Ярош сказал, что в два раза в Смоленск прошло 1000 литовских и польских людей. Которое из этих показаний более достоверно — не беремся решить. Не знаем также, были ли приступы к Смоленску между 23-м апреля и 26-м мая. Известно лишь, что московские войска приступали к Смоленску два раза—26-го мая и 10 июня, причем много осаждающих было ранено "ружейными выстрелами" и "каменьями", во время второго приступа взорван подкоп и разрушена часть смоленской городской стены.
В течение лета польские ратные люди часто приходили на Покровскую гору, где еще в конце марта Шеин поставил пешую и конную стражу, а построенный там острог вскоре занял полковник Матисон со своим полком. С 4-го июня до 27-го августа включительно между поляками и русскими произошло на Покровской горе четырнадцать сражений, а в половине июня Шеин посылал под село Красное, где удалось побить неприятеля и поймать 40 человек языков. В начале июня царь Мих. Феод. послал в помощь Шеину полковника Самуила Шарля Дееберта с рейтарским полком; одновременно отправлено 100 п. зелья, 250 п. свинцу и 8 п. фитилю. Присылка Дееберта была весьма кстати, потому что из войска, бывшего с Шеиным под Смоленском, как раз в июле разъехалось много ратных людей, помещиков южных областей, вследствие нападения на Украйну крымского царевича Мумарак-Гирея, разорившего их вотчины и поместья.
25-го августа под Смоленск пришли с войском польский король Владислав и королевич Казимир и расположились на речке Боровой, в семи верстах от Смоленска. 28-го августа острог на Покровской горе, находившийся под начальством Матисона, выдержал сильное нападение со стороны самого короля и вышедших на помощь Владиславу смоленских "сидельцев"; сражение продолжалось с утра и до позднего вечера, много польских и литовских людей было побито, взяты у них знамена и 72 языка.
Затем, в течение двух недель король не возобновлял нападений, поджидал прихода подкреплений. 11-го сентября снова была вылазка из Смоленска и наступление польско-литовского войска на острожек Матисона, на помощь которому Шеин послал несколько тысяч конницы и отряд стрельцов. Сражение продолжалось два дня, и Матисон очутился в таком стесненном положении, будучи окружен шанцами, батареями и неприятельскими отрядами, что Шеин, посоветовавшись с другими воеводами, вывел его ночью к себе в лагерь со всеми людьми, с нарядом и се пушечными запасами. На донесение об этом, Шеин получил от царя такой ответ: "Мы все это дело полагаем на судьбы Божии и на Его праведные щедроты, много того в ратном деле живет (бывает), приходы недругов живут (бывают), потом и милость Божия бывает".

18-го сентября было опять сильное сражение, в котором московские войска мужественно отбивались от поляков, немцев и запорожских казаков. Если бы произошло еще такое нападение, то кн. Прозоровский был бы совершенно отрезан от Шеина, а потому 19-го сентября Шеин и его перевел к себе, о чем послал донесение царю. В ответной грамоте царь между прочим писал Шеину и кн. Прозоровскому: "Вы сделали хорошо, что теперь со всеми нашими людьми стали вместе". В этой же грамоте царь обещал прислать к ним на помощь войско, под главным начальством кн. Дм. Мамстр. Черкасского и кн. Дм. Мих. Пожарского. "И вы бы всем ратным людям сказали, — заканчивается грамота, — чтоб они были надежны, ожидали себе помощи вскоре, против врагов стояли крепко и мужественно". Несколько дней спустя после этой грамоты, 1-го октября 1633 г., скончался патриарх Филарет Никитич; его кончина, конечно, сильно опечалила царя Мих. Феод., а Шеин лишился в лице Филарета Никитича надежного защитника и твердой опоры.
Между тем, король Владислав перешел с Покровской горы и стал по московской дороге, в версте позади острога Шеина. 9 октября московские войска, переправившись на правый берег Днепра, принялись штурмовать Жаворонкову гору, занятую поляками; сражение продолжалось, с переменным счастьем, целый день и, если верить польским историкам, у русских было убито 2000 человек, тогда как у поляков было больше раненых, нежели убитых, но погибло много лошадей.
В конце октября положение Шеина и его войска было весьма печально: Дорогобуж, с заготовленными запасами, взят и сожжен поляками, и ими же заняты все дороги, ведущие к Смоленску, вследствие чего оказался сильный недостаток в съестных припасах. В течение года, т. е. с сентября 1632 г., из Москвы было получено много денег на жалованье ратным людям, но вся денежная казна уже была израсходована, и Шеину пришлось прибегнуть к займу у иноземных полковников русской службы.
Перестрелка между неприятельскими отрядами продолжалась, и преимущество было на стороне поляков, так как они стреляли с Жаворонковой горы, а московским войскам приходилось стрелять снизу вверх, и лишь картечь могла причинить некоторый вред полякам. Ввиду затруднительности положения, Шеин созвал военный совет и спрашивал, можно ли попытаться напасть на королевский обоз и с которой стороны? Главный иноземный полковник Лесли советовал ударить на неприятеля, и с мнением его согласились потом и остальные. К этому времени (начало декабря) в московских войсках открылась смертность, вследствие голода и холода; дисциплина не только среди простых ратников, но и среди начальствующих лиц, пошатнулась; побеги ратных людей усилились. Зная о таком бедственном положении московского войска, король Владислав послал в конце декабря Шеину и иноземным полковникам грамоту, с увещанием обратиться к его милости, вместо того, чтобы погибать от меча и болезни; Шеин возвратил королю грамоту без всякого ответа, на том основании, что в ней были "непригожие речи".
Вероятно, Шеин не переставал надеяться на получение из Москвы подкрепления, обещанного царем, как мы видели, еще во второй половине сентября. Царь Мих. Феод. назначил на выручку Шеин из Смоленска следующих лиц: бояр и воевод кн. Черкасского и кн. Пожарского с дьяками Шипулиным и Волковым, стольников и воевод князей Одоевского, Шаховского, Куракина и Волконского с дьяками Леонтьевым и Дохтуровым. Из наказов, данных им в разные числа декабря 1633 г., видно, кому где быть на службе: князья Черкасский и Пожарский должны были из Можайска идти с собранными ратными людьми в Вязьму, Дорогобуж и Смоленск; князья Одоевский и Шаховской в декабре 1633 г. и в январе и марте 1634 г. находились во Ржеве Володимировой у верстанья и раздачи денежного жалованья дворянам и детям боярским разных городов для смоленской службы; князья Куракин и Волконский были у того же дела в Калуге в январе и феврале 1634 г. Все они должны были идти под Смоленск вместе с князьями Черкасским и Пожарским.
В декабре 1633 г. послан в Можайск с нарядом Феодор Лызлов, а вслед за ним подьячий Тихон Ушаков, с которым отправлено для двенадцати тысяч пеших людей—1000 п. зелья ручного, да 2000 п. свинцу на ста пятидесяти подводах. Если бы в январе 1634 г. этот двенадцатитысячный корпус двинулся из Можайска к Смоленску, то Шеин, вероятно, не было бы необходимости сдаться королю Владиславу. Зерцалов говорит: "известно, что король польский, королевич и поляки боялись русского войска, стоявшего в Можайске"; они даже преувеличивали количество ратных людей, собранных в Можайске, полагая, что их там 30000.
Еще в конце ноября 1633 г. Шеину удалось отправить в Москву гонца с сообщением, что польские военачальники предлагают разменять пленных и заключить перемирие, с условием, чтобы московское и польско-литовское войско отступили каждое в свои пределы. Царь Мих. Феод. послал Шеину ответную грамоту со своим псарем Сычевым о согласии на перемирие на вышеупомянутых условиях, но лагерь Шеина был уже в это время так тесно обложен, что Сычев должен был вернуться назад. Потом, как видно из дневника ксендза Яна Велевицкого (1603—1635 гг.) несколько гонцов, отправленных из Москвы к Шеину, были перехвачены поляками. У одного из этих гонцов поляки нашли зашитый в сапог тайный наказ бояр, что они желают мира и требуют, чтобы Шеин вступил в мирные переговоры с Владиславом. 1 февраля 1634 г. царь получил от Шеина последнюю отписку из-под Смоленска, что "ему и ратным людям от польского короля утеснение и в хлебных запасех и в соли оскуденье большое".
Вследствие этого, 2 февраля был послан в Можайск окольничий кн. Григ. Конст. Волконский, для совета с князьями Черкасским и Пожарским, как бы боярину и воеводам Шеину с товарищами и ратным людям под Смоленском оказать помощь. 6 февраля кн. Волконской вернулся из Можайска и доложил царю о готовности кн. Черкасского выступить в поход; 8 и 11 февраля из Разряда посланы грамоты кн. Черкасскому и в Калугу князьям Куракину и Волконскому о выступлении под Смоленск. Но распоряжения эти опоздали.

16-го февраля 1634 г. Шеин заключил с королем Владиславом следующий договор. Ратные люди, как московские, так и иноземцы, могут перейти на службу к королю польскому или вернуться в отечество — это предоставляется на их благоусмотрение. Весь наряд со всякими запасами, а также оружие убитых ратных людей остаются в пользу поляков. Тем, кто перейдет на службу короля польского, будет возвращено все их имущество; для наблюдения за этим назначается с русской и с польской стороны по два человека. Все пленные должны быть отпущены Шеиным.
Сначала король польский хотел заставить целовать крест, что никто из отпускаемых ратных людей никогда не будет против него служить, потом эта статья изменена и срок сокращен до четырех месяцев. Шеин с товарищами, все начальствующие и приказные люди и весь церковный причт беспрепятственно будут отпущены со всем имуществом и во время пути должны пользоваться полной безопасностью. Выходить из острога они должны с опущенными знаменами, с погашенными фитилями, без барабанного боя, до того места, где будет находиться король; положив знамена у ног короля, знаменосцы отступят на три шага и снова возьмут знамена, по приказанию польского гетмана, затем зажгут фитили, забьют в барабаны и отправятся в путь; дозволено взять им с собой двенадцать полковых пушек. Таборы, укрепления и остроги должны быть сданы в целости. Во время пути ратные люди обязуются не притеснять поляков, не входить в королевские замки, а корм для лошадей и съестные припасы для себя — покупать. Договор подписан Шеиным и другими "начальными людьми" с русской стороны и уполномоченными короля Владислава — с польской.
19-го февраля 1634 г., в среду на первой неделе великого поста, Шеин с остатками войска выступил на дорогобужско-московскую дорогу, исполнив предварительно все статьи договора. С ним вышло 8056 человек; 2004 больных осталось под Смоленском, и для их прокормления передано 60 четвертей муки, сухарей, крупы и толокна.
3-го марта кн. Черкасский и кн. Пожарский писали царю из Можайска, что они получили 28-го февраля известие о заключении Шеиным мира с королем Владиславом, а им обоим "по государеву указу велено идти под Смоленск и боярину Михайлу Шеину с товарищи помочь учинить", — но этот указ, как мы видели, был послан из Московского Разрядного приказа в последний раз 8-го февраля, а они 3-го марта все еще продолжали стоять в Можайске и так и не двинулись оттуда.
4-го марта царь отправил на встречу к Шеин Моисея Феод. Глебова, чтобы узнать, на каких основаниях заключен им под Смоленском договор с поляками. Глебову было поручено сказать ратным людям, русским и немецким, что "служба их и раденье, и нужа, и крепкостоятельство против польского короля, и против польских и литовских людей, и что с ними бились не щадя голов своих, Государю и всему Московскому государству ведомо".
Еще до прибытия Шеина с войском в Москву, были назначены царем бояре и другие служилые люди для допроса главных воевод смоленской армии; то были: бояре — кн. Андрей Ив. Шуйский и кн. Андрей Вас. Хилков, окольничий Вас. Ив. Стрешнев и дьяки — Тихон Бормосов и Дмитрий Прокофьев. Из этого судного дела сохранился лишь отрывок, содержащий в себе приговор боярину Шеину и его товарищам, обвиненным в "изменах" великому государю.
18-го апреля царь Михаил Феодорович со всеми боярами слушал дело о Шеина и его товарищах, и было поставлено: Шеина и Измайлова с сыном его Василием казнить смертью, а поместья их, вотчины, дворы московские и все имущество взять на государя; семейство Шеина сослать в понизовые города; кн. Прозоровского, кн. Белосельского и Семена Артемьевича Измайлова сослать в Сибирь; других судимых лиц сослать в Сибирь или посадить в Москве в тюрьму.
28-го апреля у Приказа Сыскных дел собрались вышеупомянутые следователи и все подсудимые. По прочтении дьяком Бормосовым речи, обращенной к осужденным на смертную казнь, и приговора остальным подсудимым, Шеин с двумя Измайловыми отведены из Кремля за город на Пожар (Красная площадь). Там у плахи дьяк Дмитрий Прокофьев прочитал им обвинительный приговор. Выставив на вид, как царь щедро наградил их перед отправлением в смоленский поход, и подробно остановившись на сцене при "отпуске", приведенной нами в своем месте, — приговор перечисляет все провинности Шеин и Измайлова. Вот вкратце эти "измены": мешкотный переход из Можайска к Смоленску и смерть в пути многих ратных людей; укрепление литовскими людьми Смоленска осенью 1632 г. во время медленного передвижения московского войска; частые неожиданные нападения неприятеля под Смоленском, из-за небрежности и недосмотра главных русских воевод; утайка настоящего количества проходивших в Смоленск литовских людей; настойчивое требование присылки большого пушечного наряда, перевезенного вследствие этого по плохому пути и с большими затруднениями и убытками; приступы к Смоленску не тайком и не ночью, а днем, и будто бы отданное Шеиным приказание стрелять из наряда в своих ратных людей; невнимательное отношение к советам русских и иноземных людей относительно "промыслу" под Смоленском; запрещение вступать в сражение с приходившими литовскими ратными людьми; отсутствие посылок под село Красное русских отрядов в то время, когда Гонсевский и Радзивил стояли там с небольшим войском; распределение между Шеиным и Измайловым деревень с рыбными промыслами в Смоленском и Дорогобужском уездах и продажа ратным людям по высокой цене того, что оставалось от их собственного обихода — "и оставя государев всякой промысл — сказано в приговоре — ходили за корыстью и себя богатили".

Поставлено также в вину строгое исполнение царского наказа, чтобы ратные люди не смели ничего брать даром и не обижали бы жителей Дорогобужского и Смоленского уездов: "которые служилые люди от великой скудости и от голоду езжали в Смоленской и Дорогобужский уезд для своих и конских кормов, тех ты приказывал бить кнутом без милости, а Смоленской и Дорогобужский уезды уберег Литовскому королю со всеми запасами". Когда пришел к Смоленску Владислав, то Шеин и Измайлов будто бы "над литовским королем и над литовскими людьми промыслу своего никоторого не показали и с литовским королем и с литовскими людьми не билися". Далее упоминается: о донесениях Шеина относительно желательности перемирия; о посылке к нему ответов, в которых велено ему дожидаться "подхожих" государевых ратных людей, для сопровождения денежной казны и пушечного наряда, и, наконец, об уступке Шеина польскому королю не только всего большого наряда и оружия, но даже и тех двенадцати пушек, которые король соглашался ему оставить. Возвратившись пятнадцать лет тому назад из польского плена, Шеин, судя по приговору, утаил, что целовал крест королю Сигизмунду и королевичу Владиславу, а теперь, будучи под Смоленском, исполнил свое крестное целование литовскому королю, во всем ему "радел и добра хотел, а государю изменял".
В "Хронографе", которым пользовался Соловьев, о походе Шеина под Смоленск и о его клятве королю читаем: "Послали Шеина: тот брал города как птичьи гнезда, потому что поляки не ждали прихода русских людей. Но Шеина Бог наказал за то, что отправляясь из плена, дал королю клятву не воевать против Литвы, и это было известно и царю, и патриарху... Бояре московские, уязвляемые завистью, начали клеветать на него, и Шеину дают знать в полки, что в Москве на него много наветов". — По прочтении обвинительного приговора, Шеин и Измайловы были казнены — им отсекли головы.
Сопоставив обвинения боярского приговора с тем, что действительно было и о чем Шеин неоднократно доносил в Москву, мы увидим — беспристрастны ли и справедливы ли были судьи. Шеина обвиняли в медлительности. Но если бы его отпустили из Москвы вскоре после назначения на службу 23-го апреля 1632 г., а не в августе, и притом с денежной казной, с большим пушечным нарядом и с пушечными запасами, с достаточным количеством съестных припасов, то ему не пришлось бы употребить четыре месяца на переход из Москвы к Смоленску, и в это время Смоленск не успел бы укрепиться и приготовиться к осаде. Уже вскоре по вступлении в поход Шеин писал в Московский разряд о причинах мешкотного пути: осенних дождях, грязной дороге, недостатке съестных припасов и невозможности купить их. Несколько позднее, из Дорогобужа, он доносил о побегах ратных людей и о смертности, в особенности иноземцев, не привыкших к голоду и к холоду. В наказе, выданном из Московского Разряда 8-го августа 1632 г., Шеину велено дожидаться в Можайске большого наряда и всяких боевых и подкопных снарядов, следовательно, хотели выслать все это тотчас по выступлении его из Москвы; между тем, как мы видели, большой наряд был привезен под Смоленск лишь семь месяцев спустя—5-го марта 1633 г., а пушечные запасы еще того позднее—23-го апреля. Ставится в вину Шеину, что он не посылал под с. Красное против Гонсевского и Радзивила, когда у них было немного войска; на самом же деле он посылал и сообщал об этом в Москву. Несправедливо обвинение, что "не бились" с королем Владиславом и с его войском: мы видели, какие упорные сражения происходили с конца августа до начала октября. — После ноября 1633 г. Шеин вряд ли мог получать из Москвы какие-нибудь наставления, потому что московские гонцы, отправляемые к Шеину, перехватывались поляками. А между тем Шеин обвинен в том, что, несмотря на приказание царя, не дождался под Смоленском "подхожих" людей для сопровождения денежной казны и пушечного наряда. Ждать дальше было трудно, а если бы Шеин не согласился на довольно умеренные, надо сознаться, требования Владислава, то, вместе с другими военачальниками и со всеми ратными людьми он мог быть взят в плен, так как все пути отступления от Смоленска были отрезаны. Не видно из донесений Шеина, ни из допросных речей разных дворян и детей боярских в Московском Разряде, на чем основаны следующие обвинения: 1, приказание Шеина стрелять из наряда в своих ратных людей; 2, запрещение вступать в сражения с приходившими литовско-польскими отрядами; 3, злоупотребления Шеина и Измайлова в Смоленском и Дорогобужском уездах, т. е. пользование рыбными промыслами, и продажа по высокой цене съестных припасов ратным людям.
Остается сказать об одном из самых важных обвинений Шеина — о присяге его королю Сигизмунду и королевичу Владиславу во время польского плена. Для выяснения этого вопроса припомним некоторые факты, рисующие отношения Шеина к Польше. В 1611 г. Шеин, по примеру почти всего Московского государства, готов был присягнуть Владиславу, как московскому государю, но в то же время упорно отказывался от сдачи Смоленска Сигизмунду и от присяги ему. Два года спустя польские паны не могли спокойно вспомнить об этом и в своей ответной грамоте Московскому Земскому Собору писали 9 то июня 1613 г. "...и злость и упрямство Михаила Шеина, по совету и по ученью кн. Василья (Голицына), к тому привело государя короля его милости, что города Смоленска искони вечные отчины своея приступом достал".
Будучи в польском плену, Шеин прислал в 1614 г. сказать с Желябужским царю Михаилу Феодоровичу, что, так как "у Литвы с Польшей рознь великая", то "надобно непременно Литовскую землю воевать и тесноту чинить". В декабре 1633 г., несмотря на бедственное положение под Смоленском, Шеин отослал обратно, без ответа, полученную от Владислава грамоту относительно переговоров о перемирии, так как в грамоте, по мнению Шеин, были "непригожие речи". — Если бы Шеин, в бытность свою в польском плену, присягнул Сигизмунду и Владиславу, то не проще ли бы было ему остаться в Польше, тем более, что с ним была вся его семья — жена, сын и дочь? Что в 1634 г. Шеин не считал себя виновным — доказательством тому служит опять-таки возвращение его в Москву. Если бы он "радел" Владиславу и "изменял" Михаилу Феодоровичу, то весьма легко мог сдаться в плен Владиславу и избежать допросов и суда, которые угрожали ему в Москве.

Как же создалось убеждение, что Шеин дал Сигизмунду и Владиславу клятву не сражаться против них, затем нарушил эту клятву, приняв главное начальство над смоленской ратью, раскаялся в нарушении клятвы и вследствие этого "изменил" Михаилу Феодоровичу? Весьма возможно, что к 1633—1634 гг., ввиду затянувшейся осады Смоленска, стали раздаваться среди московских бояр предположения, что Шеин, лично хорошо знавший Владислава, "радеет" ему, что он в течение пятнадцати лет (1619—1634 гг.) хранил в тайне свою присягу Сигизмунду и Владиславу и т. п. Предположения эти, передаваемые от одного лица к другому, преувеличивались и, как это часто бывает, шли дальше уже не в виде предположений, а в виде фактов. Слухи о "присяге" Шеин не могли не дойти до царя Михаила Феодоровича и впоследствии попали, как мы видели, в "Хронограф". Добавим к этому, что между Михаилом Феодоровичем и Владиславом существовала давнишняя неприязнь, возникшая с того самого времени, когда вслед за Владиславом был избран на московский престол Михаил Феодорович. Каждый из них считал себя правым, и Владислав отказался от титула царя московского лишь по заключении Поляновского договора, уже после казни Шеина. Как в 1609—1611 гг. Сигизмунд считал вопросом чести взятие Смоленска, так в 1634 г. Михаил Феодорович не мог примириться с тем, что Смоленск останется в руках поляков, и, под влиянием бояр, приписал неудачную осаду Смоленска измене Шеина, вследствие его расположения к Владиславу. Если бы сохранились допрос Шеин и его товарищей и их ответы, то был бы пролит настоящий свет на все это дело, в котором остается много загадочного.
Посмотрим, как относились к Шеин его современники, поляки и русские (не бояре). Во время посольских переговоров при р. Поляновке, вслед за казнью Шеина, московские послы, согласно полученному наказу, стали требовать от польских комиссаров возвращения двенадцати пушек, которые король оставил Шеину, а тот не взял. Литовский гетман Радзивил сказал им в ответ: "Вы нам говорили о двенадцати пушках, которых не взял Шеин, будто бы изменой своему государю: так вам бы такого слова не говорить и в письме не писать потому: взял весь наряд государь наш своей ратной силой, а не по чьей-нибудь измене, двенадцать же пушек, которые были Шеину отданы, он подарил мне по любви, а не по неволе, и те пушки у меня, а не у короля, и отдать их назад непригоже, потому что Шеин меня ими подарил". Конечно Шеин не имел права дарить пушки кому бы то ни было, но он объяснял оставление их полякам — невозможностью перевезти в Москву; так как не было лошадей, то пушки пришлось бы почти две недели тащить на людях, и без того утомленных и обессиленных. — Соловьев в "Истории России" приводит следующее показание современного Шеину москвича о впечатлении, произведенном казнью Шеина и Измайлова: "когда на Москве Шеина и Измайлова казнили, и за это учинилась в людях рознь великая, да на Москве же были пожары большие, выгорела Москва мало не вся; в Можайске ратные люди так же погорели и разъехались".
В настоящем кратком биографическом очерке М. Б. Шеина, одного из замечательнейших русских людей XVII в., не место, конечно, приводить разнообразные и прямо даже противоречивые отзывы историков XIX в. о его походе под Смоленск в 1632—1634 гг. и о его казни. Со своей стороны заметим лишь, что большая разница: защищать или осаждать крепость. В 1609—1611 гг. Шеин и все смоленские "сидельцы" были у себя дома: они имели кров и надолго были обеспечены съестными и пушечными запасами; отбиваясь от поляков, они были уверены, что стоят за "православную веру и отечество". С лишком двадцать лет спустя, в 1631—1634 гг. Шеин должен был возвратить Московскому государству Смоленск, начальствуя над войском, состоявшим из великоруссов, южноруссов, казаков, татар и наемных иноземцев разных народностей. Если добавить к этому осеннее ненастье в начале похода, затем зимний холод, с трудом переносимый иноземцами, частый недостаток в съестных припасах, медлительность московского правительства и воевод, назначенных под Смоленск для выручки Шеин и всего войска, наконец, разницу в годах Шеин во время сиденья его в Смоленске в 1609—1611 гг., и во время осады 1632—1634 гг. — тогда будет если не извинительна, то, во всяком случае понятна не измена, а неудача, которая привела Шеина к смертной казни.

Никоновская летопись (Русская летопись по Никонову списку). СПб. 1792 г., VIII, с. 62, 146, 162—163. — Новый летописец. М. 1853 г., с. 64, 124, 136, 185, 187. — Др. Рос. Вивл., 2-е изд., XIII, с. 150, 152, 157; XX, с. 82. — Собр. Госуд. Грам. и Договор. — тт. II и III. — А. А. Э., т. II и III. — Акты ист., тт. II и III. — Р. И. Б., изд. Археограф. Комиссии, тт. I, III, IX, XIII. — Дв. разр., I и II. — Разр кн., I и II. — Симбирский Сборник. М. 1845 г., т. I, с. 334, 141, 144, 149, 153. — Сборник. кн. Оболенского. М. 1838 г., № 9. — Сборник кн. Хилкова. СПб. 1879 г., с. 92 — Акты Московского государства. СПб. 1890 г., т. I. — Барсуков, А. П. Списки городовых воевод Московского государства XVII столетия. — СПб. 1902 г., 209. — Голиков, Деяния Петра Великого. Изд. 2-е, XII, с. 564—568. — Записки гетмана Жолкевского о Московской войне. 2-е изд. СПб. 1871 г. — Кн. Долгорукой. Рос. род. книга. СПб. 1857 г., II, c. 69; IV, c. 217. Карамзин, История государства Российского, тт. XI и XII. — Никитин. История г. Смоленска. М. 1848 г., с. 133—169; 175—188. — Соловьев. История России с древнейших времен, т. т. VIII и IX. — Барсуков, А. II. Род Шереметевых тт. I и II. — Иловайский, Д. И. 1, Смутное время Московского государства. М. 1894 г., с. 143—149; 185—186; 203—205.—2, История России. Эпоха М. Ф. Романова. M. 1899 г., c. 55—125. — Ключевский, В. О. Боярская дума древней Руси. М. 1902 г. Изд. 3-е, пересмотренное, с. 168, 222, 224, 370. — Зерцалов, А. Н. "М. Б. Шеин под Смоленском" чт. M. О. И. и Д. Р. 1897 г., кн. II, смесь, с. 11—29. — Оглоблин. Правда о боярине M. Б. Шеина. Ист. Вестн. 1898 г., т. LXXII, с. 877—897 — Иловайский, Д. И. Ответ Оглоблину. Рус. Ст. 1898 г., XI. Записки С. Н. Глинки, стр. 306. Справочн. Энциклопед. Слов. К. Крайя, XII, 255—256. Энциклопед. Слов. Ефрона, полутом 77-й, стр. 369—370. В. Корсакова. {Половцов}

Биографическая энциклопедия
Биография.ru

Шеин Михаил Борисович – одна из знаковых и неоднозначных фигур Смутного времени. Обретший славу полководца и защитника Отечества в Смоленске и там же ее потерявший, близкий друг и соратник Филарета, отца Михаила Романова, окончивший жизнь на эшафоте по обвинению в предательстве и измене.

О временах детства Михаила Борисовича нам ничего не известна, даже дата рождения его остается тайной, однако исследователи склоняются к 70 годам 16 века. Впервые документальное свидетельство о его существовании мы получаем из описи проживающих во дворце, где он называется просто жильцом. В те времена было принято, чтобы знатные юноши начинали свою службу при дворе с 14 лет.

Отец его, Борис Васильевич, в должности воеводы, посланный с небольшим войском для помощи осажденному Полоцку от польско-литовского войска, геройски погиб при обороне крепости Сокол. А по правилам местничества, помимо знатности рода, большое значение имела доблесть родителя. Если древность рода Шеиных, исчисляющего родословную с 13 века вопросов не вызывала, то подвиг отца Шеина князья пытались забыть, защищая свои местнические интересы. Поэтому сироте Михаилу приходилось неоднократно рядиться с князьями, пытавшимися попрать его местнические права, как то место за столом или невыгодные назначения. Уже тогда он проявлял упорство и жесткость в отстаивании чести своего рода. О дальновидности и целеустремленности говорит женитьба Шеина на близкой родственнице тогдашнего . Михаил Борисович не чужд был книжной грамоте и знал два иностранных языка: немецкий и польский.

Следующее упоминание о будущем полководце мы встречаем в списках стольничих, подписавших грамоту об . Имя Михаила Шейнина стоит там только на 20 месте, что можно объяснить молодостью будущего полководца. Однако вскоре Михаил, упорно и уверенно делавший карьеру, получил почетную должность царского чашника.

Служба при дворе Годунова

Во времена правления Бориса Годунова происходили многочисленные крестьянские восстания, связанные с экономическим и политическим кризисом. Многолетний недород, голод и массовое вымирание населения, которое считало эти бедствия божьей карой за убийство царевича Дмитрия, толкало людей на вооруженные выступления. Правительство высылало войско на подавление бунтов, в число знатных участников которых входил и Михаил Борисович.

Лучшего момента для появления Лжедмитрия 1 трудно было придумать. Разоренная голодная страна, готовая поверить в любое чудо и обвиняющая нынешнего правителя в бедствиях и разорении, встречала самозванца, если и не радостно, то и не оказывая яростного сопротивления. И здесь проявил себя Михаил Шеин, во втором сражении с войском Лжедмитрия I он спас жизнь главнокомандующего и был послан с докладом к Годунову о победе. За это был жалован царем и получил должность окольничего. После бегства воеводы Новгород-Северского в стан Лжедмитрия I, Шеин был отправлен на его место. Новгород-Северский на тот момент был одним из важнейших форпостов на западных границах.

Чувствуя слабость правительства Годунова, бояре массово переходили на сторону Самозванца. Не отставали от них и города и уезды. Вскоре Новгород-Северский оказался в кольце присягнувших новой власти. Михаил Борисович одним из самых последних поклонился Лжедмитрию и сделал это только после смерти Бориса Годунова. Вначале Самозванец держал Шеина поодаль, но очевидно, преданность клятве и недюжинный ум Шеина, покорили даже его. Иначе чем объяснить планы Лжедмитрия I сделать Михаила Борисовича начальником палаты окольничих.

Впрочем, этим планам не суждено было сбыться. Заговор, организованный , положил конец недолгому правлению Лжедмитрия I. И меньше чем через месяц был избран на царство. Шеин без промедления принес ему присягу, благо им уже приходилось вместе ходить в походы.

В недолгие годы правления Шуйского Михаил Борисович сыграл активную роль в разгроме восстания . Угроза польско-литовского вторжения заставила Шуйского отправить Шеина воеводой в Смоленск, являвшимся воротами в Центральную Россию.

Осада Смоленска – народная слава и горестное пленение

Именно этот город станет поворотным в судьбе Михаил Борисовича Шеина. Он покроет его неувядаемой славой и народной любовью, а через двадцать лет приведет на эшафот.

В Смоленск Михаил Борисович, как и полагалось, отправился со всем семейством и вторым воеводой Михаилом Горчаковым. Нужно было в кратчайшие сроки подготовить город к осаде. Укрепить и восстановить стены, построенные легендарным Федором Конем еще во времена правления Годунова, создать запас на случай длительной осады, построить несколько внутренних линий защиты на случай прорыва вражеских войск. Практически за несколько недель была создана обороноспособная армия, состоявшая из нескольких отрядов, выполняющих различные функции – осадные и вылазные, на стенах были укреплены 200 пушек. Отряды делились и по числу башен Смоленска, каждое воинское подразделение отвечало за свой участок. Первым указом Шеина было создание отрядов лазутчиков, доносящих о продвижении вражеских войск.

И вот, в начале сентября войска польского короля Сигизмунда III встали под стенами Смоленска. И началась осада, но ни король, ни воевода Шеин, ни жители Смоленска и не предполагали насколько она будет долгой. А длилась она 20 долгих месяцев. После первого неудачного штурма к армии Сигизмунда III присоединились 10 000 запорожцев. Немногочисленным 5,5 тысячам защитникам Смоленска противостояло 22 тысячи войска польского. Несколько неудачных штурмов отвадили поляков от мысли быстро взять город, и они решили устроить блокаду Смоленска. Город был отрезан от всех дорог и, более того, подвергался опасности со стороны Москвы, возле которой стоял лагерем .

После неудачи со штурмами поляки пытались подорвать стены, строя подземные подкопы. На это Михаил Шеин отрядил отряд, отвечающий контрподкопами. Но самым страшным для осажденных жителей и защитников стал голод и холод. Как не трудились вылазные команды, однажды даже угнавшие табун лошадей у поляков, на исходе уже первого года осада жители семьями умирали от голода. Как назло, зима 1609 года выдалась холодной, и множество людей померзло насмерть. И только надежда на подход армии племенника царя Скопина-Шуйского позволяла смоленцам пережить эти тяжкие дни. , этому талантливому и рано ушедшему полководцу, удалось разгромить лагерь и начать подготовку к освобождению Смоленска.

Умелое руководство осадой Михаила Борисовича позволило сковать армию Сигизмунда на пути к Москве, где в это время был свергнут Василий Шуйский, и воцарилась . Бояре сумели договориться с польским королем и прислали грамоту, приказывающую Смоленску сдаться. Воевода Михаил Шеин отказался исполнять этот приказ и созвал народный сход, где и было решено стоять до конца. Люди, измученные голодом, холодом и болезнями не верили Сигизмунду и знали, что будут истреблены, как только ворота города откроются.

К концу второй зимы осады из тех защитников города, кто еще мог стоять на ногах, осталось человек двести. И такое количество было просто не способно оборонять все участки стены. Зная об этом, польские войска устроили артиллерийский обстрел разных участков стен, и им удалось сломить оборону города. Смоленск пал, но патриотизм жителей словно пробудил от спячки русский народ и способствовал . Умелое руководство Михаила Шеина надолго стало образцом воинского умения и доблести.

Сам Михаил Борисович после пролома стены отбивался от врагов в круглой Коломинской башне, которая впоследствии и стала прозываться Шеина. Убив более 10 врагов, весь израненный, поддался уговорам семьи и сдался в плен.

Мстительный Сигизмунд III, поправ все европейские традиции, которые запрещали жестоко обращаться с пленными военачальниками, приказал пытать Михаила Борисовича. В кандалах, жестоко израненный Шеин был отправлен в Польшу. После долгих 8 лет позорного плена Михаил Шеин по условиям Деулинского мира возвратился на родину. В плену он сдружился с , отцом Михаила Федоровича, первого царя династии Романовых.

Возвращение на родину и служба при дворе Михаила Федоровича

Дружба с Филаретом, который до насильственного пострижения в монахи был весьма светским и умелым царедворцем, одним из претендентов на царский престол, заслуженно открыла Михаилу Шеину первые места около трона. Удалив в монастырь свою бывшую жену, до сих пор руководившей действиями царя, и убрав из двора всех ее сподвижников, Филарет стал, практически, единоличным правителем Руси. И правой рукой служил у него Михаил Шеин. Сначала он руководил Сыскным приказом, потом был назначен в Пушкарский и занимался подготовкой артиллерии в ожидании новой войны с Польшей. Шеин стал приглашать на службу иноземных наемников, значительно увеличил численность постоянной армии, чтобы было нелегко в условиях полного разорения государства после Великой смуты.

Война с Польшей и осада Смоленска

В 1632 году закончилось перемирие между Россией и Польшей. Стали собирать войска, чтобы отбить Смоленск у польско-литовских оккупантов. Командующими были назначены Шеин Михаил Борисович и Дмитрий Пожарский, впоследствии заболевший и замененный Артемием Измайловым. С самого начала все пошло не так. Из-за долгой волокиты, устроенной противниками воеводы, войску удалось тронуться в путь только осенью, в самую распутицу. Из-за этого тяжелую артиллерии пришлось оставить в надежде, что ее подвезут позже по снегу. Договоренность со Швецией об одновременном наступлении была расторгнута в связи со смертью короля, поэтому на поддержку союзников не приходилось рассчитывать. Однако, несмотря на медленное продвижение, легкие конные отряды, расчищая дорогу к Смоленску, взяли 23 города.

Макет Смоленской крепости в историческом музее Смоленска

И только в январе 21,5 войско Шеина стояло под Смоленском. Город был обложен по всем правилам военного искусства. Ждали только тяжелую артиллерию, без которой стены Смоленска были практически неприступны. Михаилу Борисовичу это было хорошо известно. В это время крымский хан, подстрекаемый Радзивиллами, начал активные набеги на южные рубежи России. Множество дворян и детей дворянских покинули войско, чтобы защитить свою землю от набегов крымско-татарских орд. В это время сын Сигизмунда III, Владислав IV собрал войско, чтобы защитить Смоленск. Воевода Шеин прознав про это, спешно отослал письмо в Москву, чтобы временно отступить и сохранить армию. Но ответа он так и не дождался. Войско Шеина оказалось в кольце врагов – впереди Смоленск с неприступными стенами, позади армия польского короля. Среди иноземных наемников начались трения, большая часть ушла служить к противнику. Снабжение армии было полностью блокировано. Когда в Кремле поняли, в каком положении находится армия Михаила Борисовича, они прислали приказ об отступлении, но было уже поздно. Поляки не собирались выпускать Шеина из блокадного кольца. Подкрепление из Москвы также задерживалось по причине волокиты служилых людей при дворе. Конечно, такое не могло произойти, если бы государством по-прежнему руководил официальный соправитель царя Филарет, но он скончался в 1633 году, и теперь у Шейнина не осталось влиятельных друзей около трона. В таком бедственном положении Михаилу Борисовичу оставалось только полагаться на милость победителей, а именно польского короля. Пришлось воеводе Шеину торговаться об условиях сдачи. По условиям капитуляции Михаилу Борисовичу и оставшимся 8,5 воинов дозволялось уйти со своим личным оружием, 12 пушками и всеми знаменами. В лагере оставалось более 2000 раненых воинов, за которыми поляки обещали досматривать.

Позорное судилище и казнь

По возвращении в Москву Шеина Михаила Борисовича ждало обвинение в измене и боярский суд. Все ему припомнили лукавые царедворцы. Многим он во время своей службы в сыскном приказе наступил на хвост, был неподкупен и честен. Талантливый, но гордый человек нажил себе много врагов. Еще перед своим отъездом пенял он бояр, что де пока они за печкой сидели, он рубежи родины защищал. Припомнили также, что в условиях сдачи пришлось ему положить знамена царские в ноги польскому королю, чем уронил он честь рода Рюриковичей.

Все свершилось неожиданно быстро. 18 апреля состоялся суд с участием царя Михаила Федоровича, а 28 апреля Шеин Михаил Борисович и Артемий Измайлов с сыном Василием были казнены. Семью Шеина выслали в понизовые города, причем единственный сын воеводы умер еще до выезда из Москвы, предположительно убит. А имущество казненного отошло в казну.

Впрочем, существует и другая трактовка этого позорного действа. О ней пишет иноземец Олеарий. Ходили слухи, что Михаилу Борисовичу было тайно обещано помилование во время казни. И такое публичное наказание нужно, чтобы успокоить народ, крайне недовольный разгромом войск под Смоленском. В те смутные времена редко кого жестоко наказывали за поражение в битвах, а за пленение и награждали. Разумеется, никакого помилования не было, а Шеина и обоих Измайловых, отца с сыном казнили на глазах толпы. Можно отмахнуться от слов иноземного посла, однако, историк Татищев излагал приблизительно такую же версию произошедшего. Правда, тут тоже не стоит забывать, что он близко общался с потомками Михаила Борисовича и слышал их версию произошедших событий.

История полностью оправдала Шеина Михаила Борисовича. В 1642 году его останки были перенесены в Троице-Сергиеву Лавру и там перезахоронены. Его геройские подвиги по защите Смоленска снискали ему всенародную любовь и славу. Имя его внесено в летопись 100 лучших полководцев России.

«АиФ-Смоленск» подготовил серию рассказов о легендарных защитниках города Смоленска и Смоленщины. Мы отобрали тех воинов, которые в разные времена сражались за смолян, чьи имена золотыми буквами вписаны в страницы истории нашего края. Мы расскажем Вам о славных воинских делах святого , партизана , знаменосца , воеводы , генерала-майора , полководца , генерала-майора . В этом материале мы расскажем о воеводе Михаиле Шеине.

Один из сохранившихся средневековых валов в Смоленске называется Шеинов бастион, а на окраине города у самого Днепра находится микрорайон Шейновка, который раньше назывался Рачевкой. В средневековье это был один из ближайших пригородов Смоленска, именно там стоял с лагерем известный воевода, защитник нашего города Михаил Борисович Шеин.

Звезда дважды защитника Смоленска, воеводы Михаила Шеина, взошла в царствование Бориса Годунова. Шеин участвовал в подавлении восстания крымских татар, служил полковым воеводой, бился против польско-литовских отрядов самозванца Лжедмитрия I. Однако, судьба распорядилась так, что имя его крепко связано с историей Смоленска и его обороны от польских интервентов. В 1609-1611 годах именно он руководил обороной Смоленска, которую описал в своем романе «Стена» министр культуры России Владимир Мединский.

История Смоленской обороны, увы, мало кому известна за пределами Смоленска. Я постоянно с этим сталкивался, выступая в студенческих аудиториях в Москве, Петербурге, Нижнем Новгороде. И каждый раз думал, как же это несправедливо! Американцы уже сняли бы десяток блокбастеров с Мэлом Гибсоном и Брюсом Уиллисом, чтобы вбить в головы своему молодому поколению чувство гордости за предков… А всему остальному миру - зависти и преклонения. Да вот только такой потрясающей истории у них нет, - говорил в одном из своих интервью Владимир Мединский.

Как известно, героическая оборона Смоленска закончилась трагично: город был истощен трехлетней осадой, большинство его защитников погибли, а оставшиеся жители города заперлись в Успенском соборе и, чтобы не попасть в руки врагу, подорвали пороховые склады, находящиеся под собором. Раненый в схватке воевода Михаил Шеин в 1611 году попал в плен и вместе с семьей был увезен в Польшу, где в плену провел восемь лет.

После возвращения из плена в 1619 году, Михаил Шеин сблизился с патриархом Московским Филаретом. До начала Смоленской войны (1632-1634) он служил на различных государственных должностях. Когда власти Руси решили взять реванш за поражение 1611 года и объявили войну ослабленной внутриевропейскими раздорами Речи Посполитой, то Смоленск снова оказался западным форпостом России. Туда и отправили воеводу Шеина. Расчет был прост: он лучше всех знал устройство крепости и, при достаточно большом гарнизоне, мог положительно повлиять на исход войны. Однако, в распоряжении Шеина оказало 24 тысячи человек вместо предполагаемых 32 тысяч, а силы врагов приближались к 60 тысячам.

Несмотря на весь опыт и смекалку воеводы Шеина, войну выиграть не удалось, защитники были обескровлены, а несколько тысяч наемников просто перешли на сторону противника. Пришлось заключать вынужденный мир, что руководству государства было крайне неприятно. Все грехи свалили на воеводу, обвинили его в стратегических ошибках и просчетах, а потом казнили. Но, несмотря на всю эти горькие события, образ воеводы Михаила Борисовича Шеина остался в памяти потомков, как образ человека, который искренне и преданно служил своей Родине и сделал для нее все, чтобы было в его силах. А когда силы подошли к концу, он, как подобает настоящему воину, безропотно принял свою смерть.